Методологические основы экономической социологии. Экономическая социология. Список использованной литературы

Подобная ситуация во многом характерна и для западной научной мысли. Вплоть до 90-х годов в исследовательских и учебных программах экономическая социология чаще появлялась под другими названиями, обозначающими более узкие предметные области («индустриальная социология», «социология трудовых отношений» и т.п.). Сегодня происходит ее постепенная институцио- нализация как особой дисциплины. Так что речь идет не о «чисто российской» проблеме.

Первая задана данного курса лекций - очертить концептуальные рамки экономической социологии как особого исследовательского направления; вторая - представить систематизированный материал для учебного курса «Экономическая социология», который вводится сегодня в качестве одного из основных элементов гуманитарного цикла во все большем числе вузов.

Знание многочисленных экономико-социологических подходов, овладение разнообразным методологическим инструментарием необходимо нам в конечном счете для успешного анализа современного российского общества. Именно эти аналитические возможности в первую очередь определяют для нас актуальность экономической социологии. Тем не менее мы не ставим своей непосредственной целью представление развернутых описаний социально-экономической системы России (или какого-либо иного общества), хотя современным российским проблемам и посвящается специальный раздел. Основная цель состоит в обосновании нового исследовательского направления путем систематизации разнообразных подходов, выработанных экономической и социологической мыслью. Книга в целом написана для России, но не о России. Она предлагает набор исследовательских инструментов, которые целесообразно использовать в экономико-социологическом анализе.

Большинство предлагаемых инструментов нацеливает нас на эмпирические изыскания. Однако рассмотрение наработанных в экономической социологии конкретных методик эмпирических исследований выходит за пределы данного издания.

Общий подход к экономической социологии нередко сводится к следующему: берутся базовые экономические категории («производство», «распределение», «рынок», «прибыль» и т.п.) и на­полняются неким неэкономическим содержанием, показывающим ограниченность «чистого экономизма». Совершенно отказываться от подобной социологической реинтерпретации основных экономических понятий едва ли возможно и вряд ли целесообразно. Однако нужно понимать, что абсолютизация данного подхода способна превратить социологию в «факультативное приложение» к экономической теории, а эконом-социолога - в расплывчатую тень экономиста, пытающуюся «поправить» и превзойти не вполне удачный оригинал. Мы же в большинстве случаев стремимся встать на другой путь: следовать собственно социологической логике, представляя экономическую социологию как процесс разверты вания системы социологических понятий в плоскость хозяйственных отношений.

Методологической основой наших построений выступает сложное переплетение ряда научных направлений и отраслей знания, и в первую очередь:

• американская новая экономическая социология и «социо-экономика» (М. Грановеттер, А. Этциони и др.);
• британская индустриальная социология и стратификацион­ные исследования (Дж. Голдторп, Д. Локвуд и др.);
• немецкая классическая социология (К. Маркс, М. Вебер, В. Зомбарт);
• российская экономическая социология и социология труда (Т.И. Заславская, Р.В. Рывкина и др.);
• история экономической социологии (Р. Сведберг, Н. Смел-сер, Р. Холтон).

Таким образом, мы стараемся черпать из очень разных источников, чтобы набраться сил для прокладывания собственного пути.

Методической основой предлагаемого курса лекций послужило обобщение опыта работы ряда британских университетов (Кент, Манчестер, Оксфорд, Уорвик, Эссекс и др.).

В книге относительно мало используются материалы совет­ских и российских теоретических и эмпирических исследований. Это ни в коем случае не свидетельствует о пренебрежении автора к отечественной мысли. Напротив, мы считаем, что она заслуживает специальных исследований и особого рассмотрения, которое, к сожалению, выходит за рамки данной работы 1 . Дело в том, что российские интеллектуальные традиции (досоветские, советские и постсоветские), при всей своей специфике, очень часто выступают в виде причудливого преломления западных концептуальных схем, перевернутой ипостаси западной традиции (советский марксизм в данном случае не является исключением). Российская мысль сохраняет свой дух и вычерчивает свои планы, но предпо­читает строить «подручными» инструментами из «импортного» материала. Вследствие этого логика заставляет начинать с западных течений мысли, чтобы впоследствии успешнее определить собственные координаты.

То, что термин «экономическая социология» в России лишь недавно вошел в активный научный оборот, конечно, не означает, что таковой в советской социологии не существовало вовсе и ее нужно обустраивать на голом месте. При том, что в Советском Союзе социология вообще долго не признавалась официально, экономическая социология, маскируясь другими именами, тем не менее имела какой-то оперативный простор по сравнению со многими другими социологическими дисциплинами. Официальная марксистская концепция, признавая «относительную самостоятельность» социальных явлений и их «активную обратную связь» с основополагающими производственными отношениями, оставляла определенную нишу для применения социологических подходов.

• 1 Специальный обзор современного состояния отечественных экономико-социологических исследований представлен нами в работе: Радаев В.В. Экономическая социология: основные проблемы и перспективы развития//Под ред. В.А.Ядо- ва. 2-е изд. М., 1997 (в печати). Обзор дореволюционной и советской экономичес­кой социологии см.: Кравченко А.И. Социология труда и производства / Социология в России / Под ред. B . A . Ядова. М: На Воробьевых, 1996. С. 291-322.

Разумеется, все направления экономической социологии в тот период не могли развиваться в равной степени. Традиционно были сильны ее отдельные отрасли, в первую очередь, социология труда, а также социально-профессиональные и экономические аспеюы социальной структуры общества 2 . Такие же, например, «отрасли», как социология рынка труда, теория конфликтов и социология предпринимательства в лучшем случае оставались на периферии исследовательского пространства или проходили по разделу «критики буржуазных теорий». Сегодня существующие учебники по социологии труда требуют серьезной переработки. Главное же состоит в том, что до сих пор отсутствует интегральное представле­ние о предмете экономической социологии. Требуются, таким об­разом, серьезные усилия по концептуальному обобщению и «достраиванию» фундамента экономико-социологического здания.

Первая серьезная попытка категоризации экономической социологии как таковой была предпринята в работах новосибирской школы. Она суммирована в книге Т.И. Заславской и Р.В. Рыбкиной «Социология экономической жизни», вышедшей в 1991 г. (т.е. спустя почти 30 лет после выхода одноименной книги Н. Смелсе- ра). Упор сделан по существу на две темы: «Социальная стратификация» и «Экономическая культура». В рамках новосибирской школы с 1986 г. было начато преподавание курса «Экономическая социология», еще находившегося под сильным влиянием традиционной политической экономии, но по тем временам, безусловно, новаторского. Не относясь непосредственно к числу учеников новосибирской школы, на начальной стадии разработки проблем автор был многим обязан ее трудам. Сегодня же предлагаемые в данной книге подход, выбор основных проблем и способы их раскрытия отличаются достаточно сильно.

Структура книги в значительной степени оригинальна по своему построению и в общем не проста. Она включает десять разделов, в каждом из которых освещаются определенная тема или направление экономико-социологических исследований. Каждой теме отводятся по две-три лекции, в которых раскрываются исходные понятия, сопоставляются классические и современные подходы в соответствующей области.

• 2 Среди тех, кто внес свой вклад в советскую экономическую социологию, следует назвать Е.Г. Антосенкова, Ю.В. Аругюняна, Т.И. Заславскую, А.Г. Здраво- мыслова, ЛЛ. Гордона, Э.В. Клопова, А.К. Назимову, И.М. Попову, Н.М. Рима- шевскую, Р.В. Рывкину, М.Х. Титму, О.И. Шкаратана, В.Н.Шубкина, ВА.Ядова и ряд других. Краткий перечень основных работ приведен в книге: Заславская Т.Н., Рывкина Р.В. Социология экономической жизни. Новосибирск. М.: Наука, 1991. С. 30-31.

Первый раздел посвящен определению предмета экономичес­кой социологии. Мы подходим к этому определению через спецификацию методологических границ, разделяющих экономическую теорию и экономическую социологию. Первая и вторая лекции раскрывают особенности двух подходов, опирающихся, соответственно, на модели «экономического» и «социологического» человека, в них рассматривается историческая эволюция этих моделей, анализируются попытки экономического и социологического «империализма». Третья лекция завершает исследование непростых взаимоотношений экономических и социологических подходов, а также анализирует методологические попытки их возможного синтеза. Наконец, раскрывается предмет экономической социологии.

Второй раздел также имеет вводный характер. В четвертой лекции мы погружаемся в один из наиболее важных и сложных методологических вопросов, посвященных структуре хозяйственной мотивации и типам рациональности. Здесь мы показываем несводимость этой мотивации к экономическому интересу и многозначность понятия «рациональное экономическое поведение». В пя­той лекции в серии фрагментов, посвященных социологической интерпретации ключевых экономических понятий (собственность и власть, распределение и справедливость, обмен и самоутверждение, потребление и соучастие и др.) развивается положение о социальной укорененности экономического действия.

Первая роль, в которой выступает хозяйствующий субъект, - это роль предпринимателя, поэтому в третьем раздела раскрывается веер подходов к определению предпринимательства как эко­номической функции, рисуется психологический портрет классического предпринимателя, «раскапываются» исторические корни предпринимательского духа. Это неизбежно подводит нас к анализу социальных отношений, в рамках которых формируется предпринимательское действие; к исследованию той среды, из которой выходят предпринимательские группы; и наконец, к фиксации той идеологической нагрузки, которую непременно несет на себе идея предпринимательства.

Непосредственным результатом предпринимательской деятельности выступают организационные структуры. Соответственно, чет вертый раздел посвящен социологии хозяйственных организаций. В восьмой лекции раскрывается специфика экономических и со­циологических подходов к теории фирмы, дается общее понятие «организация», подробно характеризуются ее основные признаки.

Понимание современной организации увязывается с веберовской концепцией бюрократической системы. В девятой лекции рассматриваются исторические типы хозяйственной организации и основные способы утверждения внутрифирменного авторитета (предприниматель, таким образом, превращается в менеджера).

Тема организационных моделей и поведения человека продолжается по существу и в пятом разделе. Здесь речь идет об установлении контроля над трудовым процессом внутри хозяйственной организации: как осуществляются постановка целей и распределение трудовых функций, регулирование ритма труда и оценка выполненных работ. Десятая лекция характеризует эволюцию стратегий управляющих (менеджеров) как доминирующей стороны трудовых отношений. В одиннадцатой лекции мы обращаемся к стратегиям исполнителей - индивидуальным и коллективным, стихийным и организованным.

Для того чтобы начался трудовой процесс, человек должен найти свое место в системе отношений занятости. Анализ проблем создания, распределения и смены рабочих мест находится на пересечении интересов многих дисциплин: экономики труда в ее неоклассическом и институционалистском вариантах, социологии труда и индустриальной социологии, трудовых отношений и социологии профессий. Как происходит поиск работы и рабочей силы, как устанавливается порядок найма и высвобождения работников, что определяет условия и содержание труда, уровень его оплаты и формы сопутствующих льгот - об этом идет речь в шестом разде ле. В двенадцатой лекции проблемы рынка труда рассматриваются с позиции работодателя, а в тринадцатой - с позиции тех, кто предлагает свою рабочую силу. Наконец, четырнадцатая лекция посвящена особой сфере занятости - домашнему хозяйству.

Видимость универсальности экономического поведения человека исчезает, когда мы начинаем рассматривать его на фоне отношений дифференцированных социальных групп. В пятнадцатой лекции седьмого раздела раскрываются основные понятия социальной и экономической стратификации, предлагается оригинальная типология стратификационных систем, демонстрируется многоаспектность стратификационного анализа на примере выделения хозяйственной элиты и «средних классов». Шестнадцатая лекция посвящена трем классическим направлениям стратификационных теорий - марксизму, функционализму и веберианству.

Как бы ни рассматривал экономическое поведение исследователь - неважно, экономист или социолог, - он всегда исходит из неких концептуальных предположений о том, что представляет собой исследуемый мир хозяйства, какое место занимает он в историческом процессе. И в восьмом разделе курса рассматриваются социологические аспекты истории хозяйства. В семнадцатой лекции дается описание ряда моделей однолинейной эволюции экономики и общества, а в восемнадцатой лекции приводятся модели параллельного и циклического развития.

В девятом разделе поднимается сложная и малоизученная проблема формирования экономических идеологий. В девятнадцатой лекции раскрывается общее понятие идеологических систем и описываются их основные типы. Двадцатая лекция содержит социологический анализ трансформации экономических идеологий на материале России последнего десятилетия.

Наконец, возникает вопрос о применении экономико-социо­логических подходов к анализу нашего собственного общества. И последний десятый раздел посвящен описанию российской хозяйственной системы, рассматриваемой сквозь призму введенных ранее социологических категорий. Двадцать первая лекция повествует о советском периоде, двадцать вторая - о постсоветском десятилетии.

На протяжении всей книги центральный объект внимания - действие человека. Мы начинаем с моделей его поведения в экономике и побудительных хозяйственных мотивов, переходя далее к рассмотрению конкретных хозяйственных ролей (предпринимате­ля, менеджера, работника), а также к анализу структурных огра­ничений, в рамках которых разворачивается деятельность человека. Он выступает как носитель культурных норм, член хозяйственных организаций, представитель социальных групп. Постепенно мы движемся к социетальному уровню, на котором действие индивида становится частью более широких панорамных картин хозяйства и общества. При этом за фигурой хозяйствующего субъек­та постоянно незримой тенью следует другая фигура - исследователя, осуществляющего выбор между различными концептуаль­ными схемами. Все наши рассуждения о «реальном поведении» хозяйствующих субъектов ведутся в рамках специфических пред ставлений о человеке и социальных общностях. Именно эти представления и образуют стержень нашей работы.

Поле экономической социологии слишком широко, чтобы его можно было охватить в рамках одной работы. И нетрудно предвидеть закономерные вопросы: почему одни проблемы отражены более, другие менее подробно, а третьих автор вообще не касается. Воистину, «нельзя объять необъятное». Автором отобраны темы, которые кажутся наиболее важными для раскрытия предмета экономической социологии. Конечно, этот выбор в известной степе­ни субъективен, но он ни в коей степени не произволен. По существу каждая из выбранных тем представляет целое направление социологической или экономической теории и заслуживает (точнее, уже давно заслужила) отдельных монографических исследо­ваний. Практически по каждой теме могут читаться и, за некоторым исключением, действительно читаются специальные лекционные курсы, поэтому наше изложение во многих случаях имеет вводный, обзорный характер. В книге не ставится задача дать детальное изложение отдельных концепций. Мы стремимся скорее к выделению основных идей, систематизации разнородных направлений и расстановке ориентиров, по которым читатель при желании сможет самостоятельно разобраться в интересующем его материале, что, конечно, предполагает наличие известного уровня мотивации и профессиональной подготовки.

Содержащиеся в книге материалы, безусловно, могут исполь­зоваться в учебном процессе. В них содержатся многочисленные ссылки на базовую литературу (там где это возможно, с учетом относительной доступности изданий). Собственно и сама книга выросла из лекционного курса, читаемого автором для экономистов и социологов в московских вузах (Высшая школа экономики, Московская Высшая школа социальных и экономических наук и др.).

Книга предназначена для студентов старших курсов социологических и экономических факультетов и вузов, для аспирантов, преподавателей и исследователей в области социологии и экономической теории.

Представляемая вниманию читателя книга - плод длительной работы. И автор хотел бы выразить свою благодарность сотрудникам Сектора экономической социологии Института экономики РАН к.э.н. Я.М. Рощиной, Г.К. Булычкиной, А.В. Луценко и М.О. Шкаратан, совместно с которыми в 1992-1996 гг. выполнялись конкретные экономико-социологические проекты. Хотя в данной книге фактически не используются данные, полученные в ходе реализации этих проектов, тем не менее совместная эмпирическая работа дала пищу для размышлений над множеством проблем.

Автор чрезвычайно признателен руководству «Российского экономического журнала» (А.Ю. Мелентьев, ЮА. Бжилянский) и всем сотрудникам редакции, способствовавшим подготовке и опубликованию в 1994-1996 гг. цикла из шестнадцати статей, ставших первоначальными материалами книги 3 .

Автором было получено немало ценных замечаний от коллег при обсуждении рукописи и отдельных первоначальных материа­лов книги. Я особенно благодарен рецензентам Т.И. Заславской и Р.В. Рыбкиной, а также В. Гимпельсону (лекции 12-13), СЮ. Ро- щину (лекции 12-13), Т. Шанину (лекция 14) и Р. Швери (лек­ция 4).

Важное значение имела техническая помощь, которую на разных этапах подготовки издания оказали О.Н. Куликова, О.И. Мельницкая, Д.Р. Назаргалина, Е.Г. Петракова и Т.М. Седова.

Написание книги осуществлялось при финансовой поддержке Российского гуманитарного научного фонда (проект N 95-06-17157а).

Издание книги осуществлено при финансовой поддержке Ин ститута «Открытое общество» (программа «Высшее образование»).

• "См.: Российский экономический журнал, 1994. №№ 8-11; 1995. №№ 1-4, 7-8, 10-11: 1996. №* 1-2, 4-6.

Два подхода к человеку в социальной теории

«Экономический подход является все-объемлкицим, он применим ко всяко­му человеческому поведению» Гэри Беккер, «Экономический анализ и человеческое поведение»

«Экономический порядок обычно быва­ет функцией от социального, причем второй обеспечивает первый» Карл Поланъи, «Великая трансфор­мация»

Судьба социологии в нашей стране во многом схожа с судьбой «экономике». Обе дисциплины в течение длительного времени считались «буржуазными», оставались на периферии исследовательского пространства или частично маскировались под «состав­ные части марксизма». Роднит их и нынешний взлет популярности. Трудно предсказать, как пойдет дальше процесс самоутверждения экономической теории и социологии (всякая популярность не вечна), но сегодня обе дисциплины переместились в центр вни­мания, и возникла необходимость определения их методологических границ.

В первых двух лекциях мы собираемся проследить, как формировались и видоизменялись представления об экономическом и социальном действии; назвать имена экономистов и социологов, внесших существенный вклад в эволюцию этих представлений. Ввиду ограниченности объема данной книги мы не сможем изло­жить содержание теорий и ограничимся анализом методологических подходов к поведению человека в экономике. В нашем распоряжении уже имеются примеры удачного описания эволюции представлений о человеке в экономической теории 1 . Хотелось бы, однако, показать человека более полно, разносторонне, каким он видится с двух сторон - авторами экономических и социологических учений.

• 1 См., напр.: Автономов B . C . Человек в зеркале экономической теории. М.: Наука. 1993.

В качестве гипотезы можно предположить, что каждая исследовательская дисциплина имеет внутренний цикл своего развития, который условно можно разбить на шесть этапов.

1. Доклассический этап, когда происходит основание дисцип­лины, определяются ее исходные понятия и вводятся ключевые термины.
2. Классический этап, когда складывается общий дисциплинарный подход, разрабатываются первые системы понятий.
3. Неоклассический этап, или этап профессионализации, в ходе которого четко формулируются системы предпосылок, складывающих «методологическое ядро», идет детальная разработка категориального аппарата, создаются рабочие модели и инструментарий. Одновременно наблюдается интеграция дисциплины и ее обособление от других областей знания.
4. Этап профессиональной зрелости, когда происходит отно­сительно обособленное развитие дисциплины, ее достраивание и заполнение «белых пятен». В этот же период складываются ее основные исследовательские направления, выясняющие между собой методологические отношения.
5. Этап кризиса и экспансии, когда осуществляются корректировка предпосылок и переопределение собственных границ, делаются попытки вторжения в смежные области и активного использования междисциплинарных подходов.
6. Этап фрагментации и переоформления, когда возникает несколько относительно самостоятельных отраслей знания, которые сплошь и рядом перемешиваются со смежными дисциплинами 2 .

Кратко ознакомившись с этими этапами в первых двух лекциях, следуя сначала за экономистами, а затем - за социологами, в третьей лекции мы перейдем к исходному определению предмета экономической социологии.

Лекция 1. Эволюция «экономического человека»

Существует множество подходов к определению набора пред посылок, из которых исходит экономическая теория в моделировании хозяйственного поведения. Нам представляется, что таких исходных предпосылок четыре.

• 2 Переход от одного этапа в развитии научной дисциплины к другому нередко может сопровождаться временными кризисами, связанными с частичной трансформацией ее теоретического «ядра». Они затрагивают в первую очередь господствующую школу, но выглядят как кризис дисциплины в целом. В качестве примеров можно привести кризис рикаряианства в середине XIX в. и маржинализма в первой трети XX в., структурного функционализма Т. Парсонса в социологии в 60-х годах и кейнсианства десятилетие спустя.

1. Человек независим. Это атомизированный индивид, принимающий самостоятельные решения, исходя из своих лич­ных предпочтений.
2. Человек эгоистичен. Он в первую очередь заботится о своем интересе и стремится к максимизации собственной выгоды.
3. Человек рационален. Он последовательно стремится к поставленной цели и рассчитывает сравнительные издержки того или иного выбора средств ее достижения.
4. Человек информирован. Он не только хорошо знает собственные потребности, но и обладает достаточной информацией о средствах их удовлетворения.

Перед нами возникает облик «компетентного эгоиста», который рационально и независимо от других преследует собственную выгоду и служит образцом «нормального среднего» человека. Для подобных субъектов всякого рода политические, социальные и культурные факторы являются не более чем внешними рамками или фиксированными границами, которые держат их в некой узде, не позволяя одним эгоистам реализовывать свою выгоду за счет других слишком откровенными и грубыми способами. Указанный «нормальный средний» человек и положен в основу обшей модели, называемой homo economicus («экономический человек»). На ней, с определенными отклонениями, построены практически все основные экономические теории. Хотя, разумеется, модель экономического человека не оставалась неизменной и претерпела весьма сложную эволюцию.

Классический этап 3 . Фигура «экономического человека», этого «компетентного эгоиста», ведомого «невидимой рукой» к личному и общественному благу, впервые встает в полный рост в трудах классиков английской и французской политической экономии в конце XVIII столетия. Родоначальником положенных в ее основу идей заслуженно считается «великий шотландец» А. Смит (1723- 1790). Человек в его труде «Богатство народов» - это автономный индивид, движимый двумя природными мотивами, - своекорыстным интересом и склонностью к обмену 4 .

• 1 В силу краткости изложения мы не рассматриваем доклассический этап в политической экономии (начало XVII - конец XVIII вв.), когда было введено ее наименование (А. Монкретъен, 1575-1621) и заложены первые камни будущего экономического здания (У. Петти, 1623-1687; П. Буагильбер, 1646-1714; и физиократы во главе с Ф. Кенэ, 1694-1774).

Важную роль во взращивании homo economicus сыграл радикальный утилитаризм Дж. Бентама{ 1748-1832) - последовательного и убедительного проповедника гедонистических принципов. В его «моральной арифметике» основу всех действий человека образует принцип пользы, означающий достижение наибольшего удовольствия и стремление всячески избегать страдания 5 .

Вдохновленная идеями А. Смита, классическая политическая экономия приступает к последовательной рационализации понимания хозяйственной жизни. Эта рационализация связана с упрощением рассматриваемых связей, уменьшением количества вовлекаемых переменных. Признавая в принципе (как само собой разумеющиеся) различия между классами и странами, политико-эко-номы пытаются снять эти различия в своде общеэкономических принципов, которым придается характер объективных законов. Именно выведение общих принципов, а не описание всего богатства хозяйственной жизни ставит своей задачей Ж. Б. Сэй (1767- 1832), обеспечивший победу смитовского учения во Франции 6 . У английского пастора Г. Мальтуса (1766-1834) эти общие принципы приобретают статус естественного закона - печально известного закона о народонаселении, провозглашение которого повлияло на столь многие выдающиеся умы. А с появлением создателя техники экономического анализа Д. Рикардо (1772-1823) ус-тановление объективных экономических законов превращается в основной принцип исследования 7 (у А. Смита, заметим, таких законов еще не было). Правда, важные отступления допускаются уже на этом этапе. Так, более эклектичный «последний классик» Дж. С. Милль (1806-1873) разводит законы производства и законы распределения, уподобляя первые законам природы и представляя вторые как продукт общественного устройства 8 . Но человек все более превращается в свод абстрактных принципов, из которых затем непосредственно выводятся все общественно-экономические отношения 9 .

• 4 Приведем одно из самых известных высказываний А. Смита: «Человек по стоянно нуждается в помоши своих ближних, и тщетно будет он ожидать ее лишь от их расположения. Он скорее достигает своей цели, если обратится к их эгоизму и сумеет показать им, что в их собственных интересах сделать для него то, что он требует от них... Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюдения ими своих собственных интере сов. Мы обращаемся не к их гуманности, а к их эгоизму, и никогда не говорим им о наших нуждах, а об их выгодах» (Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. Т. I . М.: Соцэкгиз, 1935. С. 17).
• 5 «Природа подчинила человека власти удовольствия и страдания. Им мы обя заны всеми нашими идеями, ими обусловлены все наши суждения, все наши решения в жизни... Принцип пользы подчиняет все этим двум двигателям». И да лее: «Для сторонника принципа пользы добродетель является благом только в виду удовольствий, которые из нее проистекают; порок есть зло только вследствие страданий, которые сопровождают его. Нравственное благо есть благо только вслед ствие своей способности производить физические блага; нравственное зло только по своей способности производить зло физическое» (Бентам И. Принципы зако нодательства. М.: Солдатенков, 1896. С. 4-5).
• 6 См.: Сэй Ж.Б. Трактат политической экономии. М.: Солдатенков, 1896. С. 17, 58-63.

Человек в учении К. Маркса (1818-1883) тоже вполне соответствует канонам «экономического человека». К. Маркс в значительной степени заимствует и экономический детерминизм Д. Рикар- до, и раскритикованные им утилитаристские принципы Дж. Бен-тама. Выступает ли у К. Маркса человек непосредственно в качестве субъекта хозяйственных действий? Нет, индивиду приходится отойти на задний план, а производственные отношения становятся все более бессубъектными, обезличенными. По собственному признанию К. Маркса, фигуры экономических субъектов для него «являются олицетворением экономических категорий, носителями определенных классовых отношений и интересов» 10 (к учению К. Маркса мы далее будем обращаться неоднократно).

Следует подчеркнуть, однако, что практически все основные работы классиков политической экономии насыщены элементами моральной философии. Реализация утилитаристского принципа связывается ими не с освобождением животных начал человека, напротив, она рассчитывает на довольно развитого в умственном и нравственном отношениях индивида, предполагает поддержание благородства характеров. Иными словами, «обыкновенный средний» обыватель еще должен был дорасти до настоящего «экономического человека» 11 .

• 7 «Ради упрощения аргументации Рикардо и его последователи часто рассматривали человека в качестве постоянной величины и никогда не давали себе труда изучить возможные вариации» (Маршалл А. Принципы экономической науки. Т. 3. М: Прогресс-Универс, 1993. С. 197).
• "См.: Милль Дж.С. Основы политической экономии. Т. 1. М.: Прогресс, 1980. С. 337-338.
• 9 Вот как писал об этом восторженный поклонник экономического либера­лизма Ф. Бастиа (1801-1850): «Экономические законы действуют по одному и тому же принципу, идет ли дело о многочисленном сообществе людей, о двух отдельных лицах или даже об одном человеке, обреченном судьбою жить в одиночестве» (Бастиа Ф. Экономические гармонии (обращение к французскому юно­шеству). М.: Солдатенков, 1896. С. 173, 205).
• " Маркс К. Капитал. Т. 1 / Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 10.
• "См., напр.: Милль Дж.С. О свободе. СПб.: Котомин, 1882. С. 165.

Неоклассический этап. Если в работах классиков политической экономии наблюдается сложное переплетение экономических и неэкономических, научных и этических подходов, то «маржина- листская революция» 1870-1880 гг. наполнена пафосом методологического очищения экономической теории от «посторонних» примесей в ввде политических и моральных принципов. Модель «экономического человека» в собственном смысле слова появилась именно здесь 12 . При этом маржиналисты смещают фокус в плоскость потребительского выбора, и человек у них предстает как максимизатор полезности. В основе его поведения лежит уже не столько эгоизм, сколько в возрастающей степени экономическая рациональность. Индивид не только исчисляет свою выгоду, но и оптимизирует свои действия, - кстати, дело совсем не простое. «Нормальный» человек уподобляется профессору экономики 13 . Зато его нравственные качества, похоже, перестают интересовать ис­следователей этого направления. Существенно и то, что полезность представляется маржиналистами как функция. Это предполагает введение дополнительных экономических предпосылок относительно характера индивидуальных предпочтений: предусматриваются их устойчивость, транзитивность, монотонность насыщения. В результате открывается путь к использованию математического аппарата.

В рамках маржинализма несколько особняком от математи ческого направления [У. Джевонс (1835-1882); Л. Вальрас (1834- 1910); В. Парето (1848-1923)], разрабатывающего концепцию общего экономического равновесия, стоит субъективистское направление во главе с лидером австрийской школы К. Менгером (1840- 1921) и его последователями Е. Бем-Баверком (1851-1914) и Ф. Ви- зером (1851-1926). Менгеровским человеком движет одна «руководящая идея» - стремление как можно полнее удовлетворить свои потребности. Оно заложено в человеке самой природой и не нуждается в поддержке закона или силе принуждения, свободно от всякого общественного интереса 14 . Новые экономические институты, по Менгеру, возникают вследствие понимания частью предпринимателей выгодности каких-то хозяйственных форм. Остальные имитируют их успешные действия, которые затем подкрепляются мощными силами привычки и закона 15 . Представители австрийской школы последовательно утверждают принцип методологического индивидуализма 16 . Кроме того, человек в их понимании не является «моментальным оптимизатором» и не свободен от ошибок.

• 12 Бессмысленно искать в тексте «Богатства народов» А. Смита особую кон­цепцию «компетентного эгоиста», а знаменитая «невидимая рука» упоминается автором пару раз без всякого акцентирования.
• 13 См.: Автономов B . C . Модель человека в буржуазной политической экономии от Смита до Маршалла /Истоки: Вопросы истории народного хозяйства и экономической мысли. Вып. I . М.: Экономика, 1989. С. 213-219.
• 14 См.: Менгер К. Основания политической экономии / Австрийская школа в политической экономии: К.Менгер, Е.Бем-Баверк, Ф.Визер. М.: Экономика, 1992. С. 150-151, 195.

Попытки синтеза маржиналистских и социологических подходов предпринимаются А. Маршаллом (1842-1924), который пытается ввести в экономическую теорию «человека из плоти и крови» 17 , заставив его действовать в рамках оптимизационных моделей. Но стремление к точности заставляет отбирать формы поведения, которые более устойчивы и доступны измерению в денежной форме. В итоге эмпирические наблюдения над поведением человека и рабочие оптимизационные модели расходятся все дальше и дальше.

Последняя точка в этом расхождении ставится в «споре о методах» (Methodenstreit) К. Менгера с лидером молодой немецкой исторической школы Г. Шмоллером (1838-1917) в 1883-1884 гг. 18 Победа К. Менгера означала разрыв основной ветви экономической теории с историко-социологическими течениями. Наступает пора ее профессионализации и оттачивания рабочих инструментов. Фигуры наподобие Й. Шумпетера, не оставляющие попыток синтеза и говорящие о необходимости включения в экономический анализ экономической социологии, остаются в гордом рдиночестве.

Этап профессиональной зрелости. Он наступает в 20-30-х годах XX в. и связывается в первую очередь с развитием основного нео классического направления (mainstream) в сторону его дальнейшей формализации. В духе В. Парето происходит освобождение экономической теории от всякого рода «психологизмов» (П. Саму- эльсон и др.): уже не важно» что и по каким причинам максимизируется, важны приписываемые человеку логика выбора и последовательность действий.

• 15 Менгер называет это «социологическим способом» объяснения (см.: Менгер К. Исследования о методах социальных наук и политической экономии в особен ности. СПб.: Цезерлинг, 1894. С. 158, 164-166, 269). .
• 16 «То наблюдение, которое мы сперва сделали над изолированным индиви дом, а затем над маленьким обществом, временно отделенным от остальных лю дей, равным образом относится и к более сложным отношениям народа и челове ческого общества вообще» {Менгер К. Основания политической экономии. С. 115).
• 17 См.: Маршалл А. Принципы экономической науки. Т. 1. С. 83.
• 11 К. Менгер отвергает методологический коллективизм историков, критикует номиналистические позиции Г. Шмоллера и отстаивает правомерность дедуктивного выведения законов в противовес эмпирическому описательному подходу (изложение ключевых позиций Methodenstreit см.: Bostaph S . The Methodological De bate Between Carl Menger and the German Historicists // Atlantic Economic Journal . September 1978. Vol . VI . No . 3. P . 3-16).

В результате «кейнсианской революции* достраиваются этажи макроэкономической теории. При этомДмс. Кейнс (1883-1946) хотя и не отказывается от методологического индивидуализма, но ос­лабляет эту предпосылку. Он указывает на то, что индивидуальные рациональные действия далеко не всегда приводят к соответствующему результату на социальном уровне и что существует иная, надындивидуальная рациональность.

Кейнс активно оперирует психологическими факторами (склонность к сбережению, предпочтение ликвидности и т.п.) в определении макроэкономических зависимостей и даже формулирует психологические законы. Однако этот психологизм формален и служит для обоснования единообразия человеческих действий. Кажется, что введенные предпочтения принадлежат обществу вне времени и человеку без национальности 19 .

Альтернативное направление представлено новой австрийской школой (Л. Мизес, 1889-1972; Ф. Хайек, 1899-1992). Если в предположениях Кейнса человек еще в какой-то мере свободен от утилитаризма - способен ограничивать свой эгоизм, ставить мораль­ные проблемы, то человек у Ф. Хайека просто следует традиции и «приспосабливается к неизвестному». Конкуренция производит отбор рациональных и иррациональных правил поведения, часть которых закрепляются в традициях. Ф. Хайек придерживается позиций эволюционного либерализма. Его общий порядок не является продуктом человеческого разума, он возникает спонтанно - в ре­зультате множества частных решений индивидов, использующих доступное им «рассеянное знание» 20 .

Еще К. Менгер ставил под сомнение непогрешимость «экономического человека», нередко принимающего воображаемые блага за действительные, и пробовал ввести в его действия фактор времени. Продолжая эту линию, Ф. Хайек критикует утвердившуюся концепцию равновесия, которая исходит из действия одного человека, имеющего план и не отклоняющегося от этого плана 21 . Трудности, по его мнению, начинаются с появлением нескольких независимых индивидов. Их ожидания могут вступать во взаимный конфликт. К тому же стоит одному изменить свои планы, - а это может произойти из-за изменения вкусов или под воздействием новых фактов, узнанных случайно или в результате специальных усилий, - равновесие тут же нарушится. Закономерно ставится вопрос о роли социальных институтов как устойчивых комплексов регулирующих правил, норм и установок в приобретении и распределении знания между индивидами.

• 19 Что касается психологических законов Дж. Кейнса, то «их психологизм выражается прежде всего в том, что полученные эмпирическим путем закономер ности изменения потребления в связи с изменением дохода объясняются некими внутренними склонностями человека» {Макашева Н.А. Этические основы эконо мической теории. М.: ИНИОН, 1993. С. 46).
• 20 См.: Хайек Ф. Пагубная самонадеянность: ошибки социализма. М: Новос ти, 1992.

На протяжении первой половины XX столетия развивалась и более радикальная альтернатива неоклассическому направлению в лице «старого» институционализма. Первые американские инсти- туционалисты (Т. Веблен, У. Митчелл, Дж. Коммонс) отказываются от атомистического подхода к человеку в пользу органициз- ма. Институты объявляются самостоятельным предметом изучения. Человек «старой» институциональной школы следует не только интересу, но и привычке; его предпочтения изменяются с течением времени; он объединяется в группы и способен вступать в конфликты по поводу властных полномочий. Впрочем, школа как таковая в этот период не возникает, поскольку первым институцио-налистам не удалось выработать единой методологии и четкой системы понятий. Так, у родоначальника направления американского экономиста и социолога Т. Веблена (1857-1929) исследование институтов перемежается суждениями об инстинктах, напрямую выходящими на биологические метафоры человека (следует упомянуть инстинкты к мастерству и соперничеству, самосохранению и завистному сравнению); объяснение институциональных изменений экономическими силами («денежными затруднениями») соседствует с субординацией денежных мотивов в процессе демонстративного потребления 22 .

Привлекает внимание практически не известная у нас фигура Дж. Коммонса (1862-1945). Он исходит из примата коллективного действия, определяет институты как «коллективное действие, контролирующее индивидуальное действие», и разрабатывает концепцию контрактной экономики, построенной на договорных отношениях организованных групп давления (pressure groups) в виде корпораций, профсоюзов и политических партий. Терминология Коммонса не конвенциональна для экономической теории и насыщена правовыми категориями 23 .

• 21 В концепции равновесия «принимается предположение совершенного рын ка, где каждое событие мгновенно становится известно каждому участнику... Ка жется, «экономический человек», - этот скелет в шкафу, которому мы молились и поклонялись, - вернулся через черный ход в виде квази-всеведушего (quasi - omniscient) индивида» (Hayek F . A . Economics and Knowledge // Economica , February 1937. Vol . IV . No . 13. P . 44-45).
• 22 См.: Веблен Т. Теория праздного класса. М: Прогресс, 1984. С. 139-140, 200-206 и др.

В целом работы первых институционалистов оказались на обочине экономической теории, большинство экономистов сочло их умозаключения дорогой в никуда. Но их роль в постановке многих важных проблем признается и по сей день 24 .

В этот период утрачивает остатки влияния молодая немецкая историческая школа (ее линия продолжается скорее эконом-соци­ологами, нежели экономистами). И даже в Германии неоклассика празднует победу. Параллельно из критики «историков» возникает особое течение ордолиберализма «фрайбургской школы». Ее ли­дер В. Ойкен (1891-1950) выступает за сочетание теоретической однородности с принципом историзма. Человек предстает у него в виде целой галереи типов, соответствующих разным «хозяйственным порядкам» 25 . При этом формула каждого типа складывается из ограниченного числа фиксированных принципов, а именно:

• объективное или субъективное следование экономическому
• принципу;
• постоянство или изменчивость уровня потребностей;
• следование принципу максимизации дохода;
• долгосрочное планов;
• сила традиционных связей.

После Второй мировой войны набирает силу административ ный бихевиоризм (Г. Саймон и др.), рассматривающий не только результаты рационального выбора (substantive rationality), но и сам процесс принятия решений, с учетом предела когнитивных возможностей человека (procedural rationality) 26 . Неоклассическая экономика информации (Дж. Стиглер и др.) исходит из того, что человек ищет лучшие варианты до тех пор, пока издержки поиска не превысят ожидаемую экономию. По мнению Г. Саймона (р. 1916), человек ведет себя вполне рационально, но его интеллект и вычислительные способности ограничены (« intendedly rational but only limitedly so »). Зачастую он не доходит до оптимального решения, останавливаясь на каком-то приемлемом для него варианте. Таким образом, его действия характеризуются не совершенной, а «ограниченной рациональностью» (bounded rationality) 27 (подробнее о рациональности экономического действия см. в лекции 4).

• 23 См.: Commons J. Economics of Collective Action. Madison . University of Wis consin Press, 1970 (1950). P. 23-35.
• 24 См.: Hodgson G. The Return of Institutional Economics /Smelser N. t Swedberg R. (eds.). The Handbook of Economic Sociology. Princeton . Princeton University Press, 1994. P. 58-76.
• 25 «Как и при исследовании многообразных хозяйственных форм, мы должны отказаться от обычных затасканных схем и в отношении хозяйствующего челове ка, чтобы увидеть человека в экономике таким, каким он был и каков он есть» (Ойкен В. Основы национальной экономии. М: Экономика, 1996. С. 279).
• 26 См.: Саймон Г. Рациональность как процесс и продукт мышления // Thesis , 1993. Т. 1. Вып. 3. С. 27.

Утверждение Г. Саймона о том, что «человеческое поведение, пусть даже рациональное, не может описываться горсткой инвариантных признаков» 28 , можно считать призывом к активному ревизионизму в области экономической теории, эпоха которого наступила приблизительно в середине 60-х годов.

Этап кризиса и экспансии. Постепенное обособление экономико-математической элиты в послевоенный период неизбежно ведет к серьезному кризису эконометрии ее ких моделей. Нарастает понимание невозможности обходиться без анализа внеэкономических факторов. В этой ситуации одни экономисты, подобно Л/. Фридмену (р. 1912), открыто заявляют о своем безразличии к предпосылкам теории при условии ее хороших предсказательных возможностей 29 . Другие, осознавая теоретическую слабость и неполноту концептуальных предпосылок, пытаются их достроить. И развитие экономической теории во многом идет по пути уточ­нения и ограничения ее допущений (что означает также расширение поля действия экономического субъекта). Под сомнение ставятся то эгоизм поведения, то независимость индивида, то степень его информированности. На этой волне утверждаются очень разные направления экономической теории, которые можно считать «мягкими альтернативами» традиционной неоклассики. На них мы остановимся несколько подробнее.

• 27 «Бихевиористские теории рационального выбора - теории ограниченной рациональности - не обладают простотой, присущей классической теории. Но в качестве компенсации, их предположения относительно человеческих способнос­тей много слабее. Тем самым, выдвигаются более скромные и более реалистичные требования к знаниям и вычислительным способностям людей. Эти теории также не предсказывают, что люди достигают равенства предельных издержек и вознаграждений» (Simon Н. Rational Decision Making in Business Organizations // Ameri can Economic Review . September 1979. Vol. 69. No. 4. P. 496).
• 21 Simon H. Rational Decision Making in Business Organizations // American Economic Review. September 1979. Vol . 69. No . 4. P . 510.
• 29 «Теория не может быть проверена прямым сопоставлением ее предпосылок с «реальностью»... Полный «реализм», очевидно, недостижим, а вопрос о том, является ли теория «достаточно» реалистичной, может быть разрешен только исходя из того, дает ли она достаточно хорошие для данной цели предсказания или лучшие предсказания по сравнению с альтернативными теориями» (Фридмен М. Методология позитивной экономической науки // Thesis , 1994. Т. 2. Вып. 4. С. 49). «Чем более важной является теория, тем более нереалистичны (в указанном смысле) ее предпосылки» (там же. С. 29).

Теории рационального выбора (rational choice). Суть любой теории рационального выбора заключается в следующей предпосылке: среди возможных альтернатив действия человек выбирает то, что, согласно его ожиданиям, наилучшим образом соответствует его интересам при условии заданности его личных предпочтений и ограничений внешней среды™. В рамках данной теории сформировалось несколько направлений, одно из которых представлено чи кагской школой. Ее наиболее яркие представители Г. Беккер (р. 1930) и Дж. Спшглер (р. 1911), В стремлении расширить сферы приме­нения экономической логики они распространяют концепцию накопления капитала на трудовое и потребительское поведение человека. При этом они не считают анализ вкусов и предпочтений «запретной зоной», отданной на откуп другим социальным наукам. Постулируется утверждение о постоянстве вкусов во времени и их одинаковости для разных индивидов и групп (причем не как логическая предпосылка, а как характеристика реального экономического поведения) 31 . Теоретики чикагской школы не считают, что человек обладает всей полнотой информации. Однако это не мешает рациональности его поведения. Напротив, именно экономная трата ресурсов на некий оптимальный объем информации и пренебрежение к информационным излишествам (rational ignorance) становятся важным элементом рациональности.

Общая формула поведения человека, по Г. Беккеру, такова: «Участники максимизируют полезность при стабильном наборе предпочтений и накапливают оптимальные объемы информации и других ресурсов на множестве разнообразных рынков» 32 . А все изменения в поведении объясняются изменениями цен и доходов.

В целом некогда «периферийные» направления экономичес­кой теории, вторгающиеся в области социологии и других соци­альных наук, пережили трудные времена. Ныне они намного более благосклонно принимаются сообществом экономистов и начинают претендовать на место в «теоретическом ядре». Достаточно посмотреть на список лауреатов Нобелевской премии по экономике, которую получили: теоретики рационального выбора Дж. Бьюкенен и Р. Фогель; институционалисты Г. Мюрдаль и Д. Норт; основатель теории трансакционных издержек Р. Коуз и бихевиорист Г. Саймон (единственный «полусоциолог»). А главный «интервент» Г. Беккер (тоже нобелевский лауреат) возглав­лял в качестве Президента Американскую экономическую ассоциацию.

Заключение. В большинстве упомянутых выше теорий, при множестве отступлений от исходной модели и разносторонней критике «экономического человека», все же сохраняется приверженность усредненному подходу к человеку, действия которого заданы сетью безличных обменных или контрактных отношений. В конечном счете социальные институты выводятся из некой «натуры человека», или из того, что Ф. Найт (1885-1972) называл «человеческой природой, как она нам известна» (« Human nature as we know it »),

В рассмотрении этой человеческой природы ударение делается, как правило, на индивидуально-психологические факторы (А. Маршалл даже объявлял экономическую теорию «психологи­ческой наукой»). Действия, подчиненные складывающимся социальным нормам, остаются на обочине без особого внимания 52 . Общая логика в конечном счете такова: если что-то не поддается рациональному логическому объяснению, оно относится к области социальных, политических и психологических факторов. Люди не ведут себя рационально? Виной тому их «психология», «эмоции». Что же касается периодических рейдов в зоны социологических проблем, то они совершаются, как правило, без особого знания социологических традиций.

Наконец, несмотря на возникающий порою интерес к историческим и социологическим проблемам, большинство экономистов остаются на принципиально внеисторических позициях. Никто особенно не возражает против того, чтобы учитывать факт развития. Но многие вслед за К. Менгером считают это требование банальностъю, полагая, что исторические формы и так даны нам сегодня в своем снятом виде. Фактически в качестве универсальной предпосылки берется частнокапиталистический порядок.

• 52 «Экономисты предпочитают когнитивную психологию культурной антропологии» (DiMaggio P . Culture and Economy / Smelser N . t Swedberg R . (eds .). The Handbook of Economic Sociology . P . 29).

То, как складывались альтернативные подходы к поведению человека, мы рассмотрим в следующей лекции.

18. Экономическая социология: понятие, сущность

Экономическая социология - направление социальных исследований, предполагающее анализ экономической деятельности с позиций социальной теории.

Существует несколько направлений в экономической социологии: старая экономическая социология (Карл Маркс, Макс Вебер, Зомбарт, Йозеф Шумпетер, Эмиль Дюркгейм и другие) , новая экономическая социология, она же неоинституциональная экономика (Рональд Коуз, Марк Гранноветер, Нил Флигстайн, Дж. Коулман, В. Радаев, Дуглас Норт, Кеннет Эрроу (Кenneth Arrow), Джордж Стиглер (George Stigler), Армен Алчиан (Armen Alchian), Гарольд Демсец (Harold Demsetz), Оливер Уильямсон (Oliver Williamson), В. Зелицер и целый ряд других), а также отечественная новосибирская школа экономической социологии (Т. И. Заславская, Р. И. Рывкина, З. И. Калугина, Т. Ю. Богомолова, П. С. Ростовцев, Е. Е. Горяченко, Г. Кирдина, О. Э. Бессонова и целый ряд других) и белорусская экономико-социологическая школа (Г.Н. Соколова, О.В. Кобяк и др.).

Эта дисциплина изучает всю совокупность социально-экономических процессов, касаются ли они рынков или государства, домохозяйств или отдельных людей.

Это направление использует самые разные методы сбора и анализа данных, включая социологические методы. И самое главное, это особый подход, опирающийся на специфические представления о действии человека, развитии хозяйства и общества.

Экономическая социология сторонится модели человека, предложенного традиционной экономической теорией. «Экономический человек» слишком эгоистичен и изолирован от других людей, непомерно рационален и информирован. Он действует как автомат, подчиненный логике экономического интереса. В то время как экономическая социология не превращает человека в социологический автомат, столь же бездумно подчиняющийся предписанным нормам. Человек в экономической социологии способен переключаться с одной логики действия на другую, проявляя одновременно волю и гибкость. Это человек, способный на стратегию - последовательные и рефлексивные действия, простраивание собственного будущего. При этом «наш» человек не висит в безвоздушном пространстве. Он включен в сплетение формальных и неформальных сетей, входит в качестве начальника или подчиненного в разные организации, действует в составе социальных групп, принадлежит к локальным и национальным общностям.

На данный момент можно выделить следующие течения новой экономической социологии:

· Социология рационального выбора

· Сетевой подход

· Новый институционализм

· Культурноисторический подход

· Этнографический подход

Социология рационального выбора основывается на теории социального обмена и экономических теорий рационального выбора. Концепция рационального действия индивидов переносится на поведение всей системы, состоящей из тех же самых индивидов. Идея перенести принципы методологического индивидуализма на уровень корпоративных акторов родилась в ответ на неспособность экономистов объяснить такие хозяйственные явления, как возникновение паники на бирже или отношения доверия в обществах взаимного кредитования.

Направление экономической социологии, формирующееся в рамках сетевого подхода, обнаруживает содержательную связь со структурной теорией обмена Марселя Мосса и Клода Леви-Стросса. В данной теории современное хозяйство представляется как совокупность социальных сетей - устойчивых связей между индивидами и фирмами, которые невозможно втиснуть в рамки традиционной дихотомии «рынок - иерархия». Эти сети формальных и неформальных отношений позволяют находить работу, обмениваться информацией, разрешать конфликтные ситуации, выстраивать доверие. Экономические отношения, таким образом, тесно выстраиваются с социальными.

Новый институционализм в социологии появляется в конце 1980-х - начале 1990-х годов. Сетевые связи между индивидами и фирмами представляются как множественные, многозначные, подвергаемые хозяйственными агентами различным интерпретациям и оценкам. Под институтами здесь понимаются не абстрактные нормы и ценности, а формальные и неформальные правила, которые регулируют практики повседневной деятельности и поддерживаются этими практиками. В рамках американской социологии новый институционализм развивается по двум основным направлениям: культурно-ориентированному и властно-ориентированному. Во Франции активно развивается новый французский институционализм.

19. Семья как социальный институт и малая социальная группа

Семья – неотъемлемая ячейка общества, и невозможно уменьшить ее значение. Ни одна нация, ни одно сколько-нибудь цивилизованное общество не обходились без семьи. Обозримое будущее общества также не мыслится без семьи. Для каждого человека семья – начало начал. Понятие счастья почти каждый человек связывает, прежде всего, с семьей: счастлив тот, кто счастлив в своем доме.

Классическое определение семьи гласит, что семья - это малая социальная группа, члены которой связаны браком, родительством и родством, общностью быта, общим бюджетом и взаимной моральной ответственностью.

Семья один из самых древних социальных институтов. Она возникла намного раньше религии, государства, армии, образования, рынка.

Конечно, между понятиями “брак” и “семья” существует тесная взаимосвязь. Недаром в литературе прошлого, а иногда и настоящего, они нередко используются как синонимы. Однако в сути этих понятий есть не только общее, но немало и особенного, специфического. Так, ученые убедительно доказали, что брак и семья возникли в разные исторические периоды. Семья представляет собой более сложную систему отношений, чем брак, поскольку она, как правило, объединяет не только супругов, но и их детей, а также других родственников или просто близких супругам и необходимых им людей. Методологической основой понимания причин, побуждающих людей объединяться в семейные группы, создавать устойчивые связи и взаимодействия, выступают потребности человека.

Структура потребностей человека, согласно модели американского психолога А. Маслоу, делится на:

1) Физиологические и сексуальные потребности;

2) Потребности в безопасности своего существования;

3) Социальные потребности в общении;

4) Престижные потребности в признании;

5) Духовные потребности в самореализации;

Сущность семьи рассматривается, прежде всего, через ее функции. Понятие “функции семьи” отражает систему взаимодействия семьи и общества, а так же семьи и личности. Под функциями семьи понимается способ проявления активности жизнедеятельности семьи и ее членов.

Явления и процессы, а так же взаимодействия между ними и их взаимоотношения, функционирование и развитие. Специфика социология как науки в том, что она изучает каждое проявление человеческой жизнедеятельности в социальном контексте, т.е. во взаимосвязи с обществом в целом, во взаимодействии различных сторон, уровней этой общественной системы. Сорокин П. - “Социология изучает явления...

Общественной системы; во-вторых, выявить специфические для предметной сферы внутренние взаимосвязи и закономерности. Социальные социологические теории дают ответы на актуальные проблемы современности. Прикладная социология, как и теоретическая, является составной частью единого социального развития. Но в отличие от той части, которая изучает и теоретически отражает фундаментальное, общие, базовые...

Прощения у вас. За характер - скажем, не подарок, За неосторожные слова, И за то, что мучил Вас немало Я аббревиатурой "БСК". 3. Особенности и развитие Уральской школы социологии Уральская школа "заявила" о себе рядом особенностей. ü В ее рамках шло параллельное развитие сразу трех "ветвей" российской социологии - вузовской, академической, производственной (заводской), ...

Будь то материальные объекты, социально-политические процессы, интересы населения или что-либо иное, живущее вне субъективного сознания корреспондентов-постмодернистов. Мы подошли к вопросу о сходстве и различии социологии и журналистики. Как ни парадоксально, родственность этих форм познания и отражения мира основывается на том, что они поставляют приблизительную (с математической точки зрения) ...

Применяемые методы и подходы определяются целями, которые ставят перед собой исследователи. В самом общем виде по целям исследований работы социологов можно разделить на академические, ориентированные на приращение знания, и прикладные, направленные на решение конкретных практических задач и выполняемые по заказу. Исследования социологов имеют цель в первую очередь описать социальную реальность, и объяснить ее явления и процессы, и это соответствует статусу социологии как позитивной (О. Конт) и эмпирической науки. Гораздо реже социологи ставят перед собой задачу предсказания, прогнозирования развития, а некоторые принципиально отказываются от него, подобно М. Веберу, который описал типологию предпринимательства и объяснил причины возникновения различных исторических типов, но принципиально воздержался от предсказания их исторического будущего. Экономисты, напротив, ставят перед собой цели объяснения и предсказания, и существенно меньше занимаются описанием хозяйственных процессов.

Методологически экономическая социология представляет собой, как и социология в целом, полипарадигмальную дисциплину , что расширяет ее познавательные возможности. Использование структурных парадигм позволяет на макроуровне исследовать системные и функциональные проблемы, например место экономической подсистемы в системе общества, процессы развития – социально-экономическую модернизацию, эволюцию и особенности различных форм социально-экономического устройства, например переход от производственного капитализма к финансовому (Р. Шиллер), от "организованного" капитализма к "дезорганизованному" (Дж. Урри, С. Лэш). Интерпретивные парадигмы успешно применяются на микроуровне истолкования мотивации, "жизненного мира" хозяйствующего человека, социальной природы экономического действия. Объединительные парадигмы позволяют сочетать макро- и микроуровни анализа, что необходимо, в частности, при исследовании сетей отношений участников рынка, структур сегментов рынка как социально-экономических полей, в которых участники борются за перераспределение специфических капиталов, и т.д. Постмодернистские парадигмы с постнеклассическими методологиями применяются для исследования символических и симулятивных отношений в разнообразных современных экономических практиках, феноменов игры на валютных и других рынках, – везде, где мы сталкиваемся с отсутствием классических форм рациональности, причинности, с нелинейными формами динамики, с самоорганизацией и спонтанностью.

Экономическая социология использует весь богатый и разнообразный набор методов, используемых социологической наукой, включая как теоретические, так и эмпирические методы исследований и приращения знаний. К первым относятся общенаучные методы синтеза, сравнения, обобщения, классификации, типологизации, историко-генетического анализа, а также индуктивный метод построения выводов. Для получения эмпирических данных используется, как и в экономической науке, вторичный анализ статистических данных. Однако особенность экономической социологии, в отличие от экономической науки, состоит в разработке специальных выборочных методов, ориентированных на специфику конкретных проектов. Среди них наиболее распространены количественные методы, опирающиеся на формализованный математический аппарат обработки данных. К ним относятся в первую очередь анкетные опросы, на основе которых социологи получают количественные данные, позволяющие оценить и описать тенденции социальных процессов, их масштабы, а также составлять прогнозы их развития.

В отличие от экономической теории социологи применяют качественные методы – глубинные интервью, фокус-группы, включенное наблюдение, дискурс-анализ и др. Следует отметить, что эти методы являются "мягкими", не используют математических методов, в значительной степени предполагают интерпретации исследователя. Получаемые с их помощью данные позволяют выявлять специфику социальных явлений и процессов, смыслы действий людей, мнения и оценки, влияющие на характер их действий, хотя и не дают возможности оценить количественные характеристики – распространенность, частоту, тенденции развития тех или иных фактов.

Ярким примером применения качественных методов в экономической социологии являются работы современной американской исследовательницы В. Зелизер, использующей качественный анализ текстов – журнальных статей, писем, дневников и т.д. – при изучении рынков страхования жизни, социальных значений денег, даже принятия решения о рождении ребенка. Методы включенного наблюдения используются при исследованиях различных форм экономического поведения – трудового, финансового, организационного.

Поскольку современное научное знание имеет тенденцию к росту подвижности междисциплинарных границ, в экономической социологии нередко используются методы и подходы других гуманитарных наук – социальной антропологии, социальной психологии, истории. Еще М. Вебер в своих исследованиях социокультурных и духовных предпосылок становления капиталистического предпринимательства пользовался анализом текстов и историческими типологиями различных форм хозяйственных действий. Немецкий социолог В. Зомбрат также активно использовал подход, ныне рассматриваемый как ранний вариант феноменологического, и методы анализа разнообразных документов – дневников, исторических хроник, философских трактатов. В исследованиях современного американского ученого М. Аболафии с помощью наблюдений и глубинных интервью описываются интерпретации рынков и соответствующих ролей биржевыми маклерами.

С пониманием того, что представляет собой экономическая социология, связано немало заблуждений. Поэтому сначала мы прочертим первоначальные границы, отделяющие ее от экономической теории. Далее мы сформулируем предмет экономической социологии, определим те принципы, на которые может опираться построение моделей “социологического человека” в экономике, проанализируем непростые взаимоотношения экономической теории и экономической социологии.

О междисциплинарных границах. Известно, что в экономике и медицине специалистами полагают себя все. Подобная участь, думаем, вскоре, постигнет и социологию. Ибо трудно избавиться от впечатления, что социология занимается явлениями, которые часто считаются “естественными” и над которыми мы обычно не даем себе труда задумываться, воспринимая их на уровне здравого смысла. Экономистов, кстати, эта логика здравого смысла вполне устраивает. Выводя хозяйственные мотивы из индивидуального экономического интереса человека, они молчаливо предполагают, что подобное поведение соответствует его “естественному состоянию”, врожденным склонностям и инстинктам 1 104 . Можно сказать, что интенции двух дисциплин прямо противоположны:экономическая теория производит редукцию к обыденному, а экономическая социология - “остранение” обыденного. С социологических позиций самые привычные вещи только кажутся “естественными”. В самом деле, как ответить на следующие “простые” вопросы: почему потребители ходят в разные магазины и платят за одну и ту же вещь совершенно разные цены? Почему предприниматели стараются выбирать деловых партнеров из строго определенного круга? Почему работники ревниво реагируют даже на ничтожное повышение оплаты своих коллег, но спокойно воспринимают большие разрывы в доходах между “рядовыми” и “начальством”?

Сначала отыскиваются универсальные психофизиологические и морализаторские объяснения подобного поведения. В частности, почему возникают трудовые конфликты? Отвечают: потому, что в природе человека заложено подсознательное агрессивное начало. Или почему, скажем, люди работают “спустя рукава”, даже если это грозит им явными материальными потерями? Опять же есть объяснение: потому что человек по натуре ленив и испорчен. Но по крайней мере один порок подобного рода объяснений бросается в глаза даже после минимального раздумья: не учитывается то, что в поведении людей бесспорно происходят серьезные изменения. Каков же их источник, коль скоро основные движущие силы изначально заданы природой человека? Известно, например, что столетиями существовало определенное жесткое разделение хозяйственных ролей в домашнем хозяйстве между мужчиной и женщиной, и оно считалось “естественным”. А потом “вдруг” дало множество трещин, и роли начали интенсивно перемешиваться. Куда же девалась “естественность”?

В этом пункте необходима изначальная ясность: социология не занимается тем, что называют “человеческой натурой”. Ее интересуют действия людей как членов общества, обучающих друг друга социальным нормам поведения, входящих в состав определенных социальных групп и организационных структур. Фигура человека, принимающего независимые рациональные решения, исторична и предполагает наличие гражданской свободы и элементарных прав частной собственности на ресурсы. Таким образом, рационализм и эгоизм в той же мере являются продуктом окружающих человека сложных социальных условий, не сводимых к его “природе” или “здравому смыслу”. Причем, сами эти условия не остаются неизменными. Они постоянно воспроизводятся как результат социальных взаимодействий. И то, что мы сегодня считаем обыденным, когда-то попросту не существовало.

Итак, где же пролегают границы между двумя дисциплинами? Быть может, различен объект исследования? Отчасти это верно. Экономическая теория в значительно большей степени изучает отношения, овеществленные в потоках материальных, финансовых, информационных ресурсов, готовой продукции и услуг. Социология же более ориентирована непосредственно на человеческое поведение и социальные связи как таковые. Но пересечение объектов исследования у них все же довольно велико.

Может быть, главное отличие коренится в методах сбора и анализа данных, применяемых экономической теорией и экономической социологией? И такие различия имеются. Экономисты в большей степени стремятся к улучшению предсказательных возможностей своих моделей, облачая их в строгие математические формы. Они могут вовсе не обращаться к эмпирическому материалу, а если и обращаются, то чаще всего используют готовые агрегированные показатели национальной статистики. Социологи же, как правило, делают упор на дескриптивный (описательный) анализ. Их модели менее строги в формальном отношении, но чаще подвергаются проверке на конкретных эмпирических данных, которые имеют выборочный характер и черпаются из специально организованных источников. Главным среди социологических методов сбора данных считаются опросы 2 105 . Но в целом социологи демонстрируют большее, по сравнению с экономистами, разнообразие этих методов, охватывающих также включенное наблюдение, углубленные интервью, биографический метод, контент-анализ 3 106 .

Несмотря на традиционно сложившиеся различия применяемых методов, все-таки не здесь следует искать основной междисциплинарный водораздел. Конечно, экономисты реже прибегают к опросным методам и менее искушены в технике опросов. Но путь этот им отнюдь не заказан. И многие экономисты сегодня все активнее привлекают опросные данные (особенно это характерно для России с хроническими слабостями ее официальной статистики, где специальный опрос часто оказывается единственным источником необходимых данных). В свою очередь, многие социологи не чураются статистической информации. Не следует также далеко заходить в противопоставлениях экономистов и социологов, считая что первые оперируют “чистыми моделями”, а вторые “роются в эмпирике”. Среди экономистов есть немало скрупулезных эмпириков, а многие социологи смотрят на землю с высоты “птичьего полета”. Иными словами, разница в техниках сбора и анализа данных второстепенна, она скрывает более глубокое и существенное различие - в общеметодологических предпосылках анализа, в подходах к моделированию человеческого действия, проистекающих из совершенно разнородных оснований.

Таким образом, говоря об экономической социологии, мы в дальнейшем будем иметь в виду нечто, принципиально противостоящее экономическому подходу даже в случаях совпадения исследовательского объекта и методов сбора данных. Речь пойдет о “социологии экономического действия” (М. Вебер) или “социологии экономической жизни” (Н. Смелсер), т.е. об использовании основных понятий социологической теории для анализа хозяйственных отношений.

Предмет экономической социологии. Попробуем теперь дать исходную формулировку предмета экономической социологии. Мы определяем его в духе М. Вебера:экономическая социология изучает экономическое действие как форму социального действия 4 107 . “Экономическое действие” представляет собой осуществление контроля над ограниченными ресурсами ненасильственными методами в целях удовлетворения своих потребностей. А“социальное действие” - это форма деятельности, которая, во-первых, содержит в себе внутреннее субъективное смысловое единство; во-вторых, по этому смыслу соотносится с действиями других людей и ориентируется на эти действия. Иными словами, с социальным действием мы имеем дело тогда (и только тогда), когда оно внутренне мотивировано, а его субъект ожидает от других людей определенной ответной реакции (последнее выражается не только в наблюдаемом поведении, но и в мысленной деятельности или даже в отказе от всякого действия) 5 108 . Социальное действие в данной трактовке выступает основанием и одновременно внутренним элементом экономического действия.

Когда уличный торговец раскладывает на лотке свой нехитрый товар, он ожидает, что подходящие к нему люди осведомлены о функциях денег и структуре цен, о качестве и свойствах предлагаемых товаров, о формах цивилизованного обмена, в частности, о допустимости лоточной торговли. Все это позволяет торговцу ожидать, что его деятельность будет признана, и он удостоится не “побития камнями”, а адекватного материального вознаграждения. Подобно упомянутому торговцу, мы все, как правило, ориентируемся на действия других людей и сверяемся с нормами того сообщества, в котором в данное время пребываем, ожидая заранее известной реакции на свои поступки. Если в крупном супермаркете не принято торговаться, мы этого и не делаем; если в данной профессиональной группе не принято “халтурить”, то жесткий контроль над работой ее членов, по-видимому, излишен, и т.д. Мы настолько “впитываем” эти нормы, что не задумываясь, автоматически продолжаем им следовать даже тогда, когда не рискуем оказаться в поле зрения тех, кто мог бы нас осудить за нарушения.

Раскрытие предмета экономической социологии через веберовские категории экономического и социального действия определяет этот предмет с позиций методологического индивидуализма. И важно сразу же оговориться, что последний резко отличается от методологического индивидуализма, принятого в экономической теории. Индивидуализмhomoeconomicusнепосредственно сопряжен с его атомизмом, с относительной независимостью принимаемых решений и установлением опосредованной социальной связи - преимущественно через соотнесение результатов действия. Социологический индивидуализм - явление другого методологического порядка. Индивид рассматривается здесь в совокупности своих социальных связей и включенности в разнородные социальные структуры. Общество в данном случае не просто витает как абстрактная предпосылка, но зримо присутствует в ткани индивидуального действия. Всякий социологический индивидуализм, таким образом, в сильной степени относителен. И веберовский подход правомерно называть индивидуализмом в противовес, скажем, холизму Э. Дюркгейма. На фоне же учений экономистов-неоклассиков такое определение оказывается очень условным.

Признание социальной укорененности экономического действия означает, во-первых, что его мотивы выходят за пределы экономических целей, а во-вторых, что эти мотивы - продукт функционирования социальной общности, а не предпочтений изолированного индивида 6 109 . На их основе к социальным общностям относятся:

Сети межличностного общения;

Организационные структуры;

Социальные группы;

Национальные общности.

Социальное действие реализуется в трех ключевых типах отношений: экономических, культурных, властных. Каждая общность может строиться на любом из них, а чаще всего включает в себя все три типа отношений, ни один из которых не имеет заведомого приоритета, будь то рыночный обмен, единые нормы и ценности или властные взаимозависимости.

Наша дальнейшая задача - показать, во-первых, что экономические отношения вбирают в себя культурные и властные элементы; и во-вторых, что способы хозяйственной деятельности человека, его экономические ожидания и ориентации во многом определяются его принадлежностью к разным социальным общностям. Данная задача будет решаться на протяжении всей книги. В следующих разделах мы встретим фигуры предпринимателя и менеджера, наемного рабочего и домашнего работника, тех, кто создает организации и входит в готовые структуры, образует социальные группы и является частью национальных сообществ. Все они не только производят и потребляют экономические блага, но и ищут информацию, передают накопленный опыт, зарабатывают авторитет и конструируют новые значения хозяйственного процесса. Их действия порождаются социальными структурами и сами, в свою очередь, “творят” эти структуры. В первом же разделе мы не претендуем на полное раскрытие предмета экономической социологии (без содержательного изложения ключевых тем это вряд ли возможно). Скорее, речь идет о наброске предметного поля, дающем первое понимание его границ 7 110 .

Построение экономико-социологической модели. Какие принципы могут быть заложены в основу построения социологической модели экономического действия? Экономисты имеют свое решение данной проблемы. Особенно важна в этом случае позиция В. Парето, который “развел” экономическую теорию и социологию, предложив первой заниматься изучением “логических действий”, а второй - “логическим исследованием нелогических действий” 8 111 . П. Самуэльсон придал этому различию канонический характер. А закреплено оно в остроумном афоризме экономиста Дж. Дьюзенберри: “Вся экономическая теория посвящена тому, как люди делают выбор; а вся социология посвящена тому, почему люди не имеют никакого выбора” 9 112 .

Как при таком подходе выглядит “социологический человек”? Его рассматривают как полного антипода homoeconomicus. Если последний, скажем, - это человек независимый, эгоистичный, рациональный и компетентный, тоhomosociologicusоказывается человеком, который подчиняется общественным нормам и альтруистичен, ведет себя иррационально и непоследовательно, слабо информирован и не способен к калькуляции выгод и издержек. Посмотрим вариант подобного сопоставления двух моделей.Homoeconomicusпредставлен экономистами К. Бруннером и У. Меклингом: это “человек изобретательный, оценивающий, максимизирующий полезность” (Resourceful,Evaluating,MaximizingMan, или модельREMM) 10 113 . А “социологический человек” описывается моделью, предложенной С. Линденбергом: это “человек социализированный, исполняющий роли, поведение которого санкционировано обществом” (Socialized,Role-Playing,SanctionedMan, или модельSRSM) 11 114 .

Избрав указанный путь, остается формализовать социологическую модель, чтобы придать ей более “рабочий” вид. Например, можно применить те же маржиналистские подходы и представить homosociologicusкак максимизатора степени собственной социализации и минимизатора неопределенности, связанной с его неполной включенностью в социальные нормы. Довести такую модель до количественной определенности, конечно, непросто. Но в случае успеха у экономической модели появится родственная конструкция, обрастающая собственным математическим аппаратом. В итоге, наряду с “экономическим автоматом”, мы получим еще один - “социологический автомат”, причем, более диковинный и, пожалуй, менее привлекательный - туповатый и пассивный. Не мудрено, что возникает соблазн отсечь социологический полюс (например, К. Бруннер уверен, что “модельREMMобеспечивает единый подход для социальных наук”) 12 115 .

Возможен ли синтез “полярных” моделей, вправе ли мы надеяться на появление некоего “социально-экономического человека”?

Ведь если две модели принципиально несопоставимы, если homoeconomicusиhomosociologicusдвигаются строго параллельными курсами, то само существование экономической социологии оказывается под вопросом.

Допустим, что расположение двух этих моделей на общей оси или нескольких общих осях возможно. Первый способ их синтеза - простое сложение (в той или иной комбинации) приписываемых человеку противоположных качеств. Подобное механическое сложение приводит к “схлопыванию” полюсов. Второй, более тонкий логический ход, - методом взаимного сближения и уступок найти компромиссную точку на оси между двумя полюсами. Именно эта точка в данном случае и должна указать адрес “социально-экономического человека”, обретающего в силу своего промежуточного положения некие дополнительные качества (например, возможность не просто принимать волевые решения или безвольно следовать сложившимся нормам, а согласовывать свои действия с действиями других) 13 116 . Действительно, методологическая рефлексия невольно влечет экономистов и социологов к такому сближению. Тем не менее, мы не считаем этот путь особенно перспективным, ибо сама проблема, на наш взгляд, должна быть поставлена иначе.

Как и большинство социологов, мы не в состоянии раскрыть объятия пересоциализированному антиподу “экономического человека”. И потому исходим из предположения, что homosociologicusне стоит в крайней противостоящей точке, но “плавает” в континууме между двумя полюсами, один из которых уже назван “человеком экономическим”, а другой можно условно назвать “человеком социальным”. Но если социология ищет человека не в какой-то отдельной точке, а на протяжении всего континуума, то это означает, что “социологический человек” может быть представлен лишь в виде целой галереи фигур, через ряд типов действия. В этом смыслеhomoeconomicusиhomosociologicusне являют два рядоположенных типа действия.Homosociologicusохватывает более широкий класс моделей, в котором “человек экономический” и “человек социальный” становятся крайними случаями.

Помещение человека в континуум между крайними, радикальными позициями не только предполагает снятие жесткого противопоставления этих двух типов действия, но и придает ему более активное субъектное начало. Речь заходит о человеке не просто информированном, но познающем; не просто следующем нормам, но социализирующемся. И дело даже не в том (точнее, не только в том), что человек как активный субъект может в одних случаях вести себя рационально, независимо или эгоистично, а в других - проявлять альтруизм или следовать традиционным нормам. Человек способен поступать вопреки (todootherwise) очевидной рациональности или устоявшимся нормам, “переключаться” с одного режима на другой (спонтанно или в результате волевых усилий), переходя от логики экономически ориентированного к логике социально ориентированного действия, и обратно.

В результате перед экономической социологией встают как минимум две методологические задачи. Первая - построение, вместо единой модели, типологий (таксономии) по целому ряду шкал, связывающих (и одновременно противопоставляющих) экономически и социально ориентированные действия. Таким образом, модельhomoeconomicusне отвергается экономической социологией. Напротив, она берется в качестве одной из ключевых рабочих моделей для типологических построений, но при этом не рассматривается как единственная или господствующая.

Вторая методологическая задача экономической социологии заключается в определении и раскрытии социальных и экономических условий, при которых осуществляется взаимопереход экономически и социально ориентированных действий. Например, что побуждает предпринимателя, зарабатывающего деньги любыми доступными и недоступными способами, впоследствии перечислять их на нужды детского дома? Или почему работник, которого все считали “душой коллектива”, преступает всякие нормы приличия при дележе дефицитного блага (премии, более высокой должности)?

История междисциплинарных отношений. Теперь перейдем к вопросу о взаимоотношениях между экономической теорией и экономической социологией в историческом аспекте. Развитие смежных дисциплин вовсе не обязательно происходит синхронно. И можно выдвинуть следующую важную гипотезу:экономическая теория и экономическая социология проходят через сходные периоды (этапы ), однако вторая отстает от первой на один условный шаг, т.е.каждый раз находится на предшествующем этапе. Если данная гипотеза основательна, то это помогло бы объяснить, почему во множестве случаев первоначальные методологические импульсы исходят из недр экономической теории, а экономико-социологические ходы скорее выглядят как ответные реакции. В историческом аспекте, со всеми неизбежными упрощениями, картина взаимоотношений двух дисциплин выглядит следующим образом.

1. Период первоначального синтеза (конецXVIII- серединаXIXвв.) 14 117 . Классический этап в политической экономии (от А. Смита до Дж.С. Милля) сопровождается с первой половиныXIXв. первоначальным оформлением социологии как “позитивной науки” (О. Конт). Социология предъявляет первые претензии на интегрирующую роль, но экономические вопросы ею всерьез не рассматриваются. На поле будущей экономической социологии пока работают экономисты альтернативного по отношению к либеральной политической экономии толка (социалисты, старая немецкая историческая школа, Ф. Лист). Между двумя дисциплинами еще отсутствуют сколько-нибудь четкие границы, осуществляются произвольные междисциплинарные переходы и заимствования.

2. Период взаимного обособления (конецXIX- началоXXвв.). Начинается неоклассический этап в экономической теории: маржиналистская революция (У. Джевонс, Л. Вальрас, К. Менгер), австрийская школа, А. Маршалл. Происходит обособление экономике как профессиональной отрасли знания, создание ее рабочего аппарата. Одновременно закладываются классические основы экономической социологии (К. Маркс, Э. Дюркгейм, М. Вебер). Несмотря на усилия по наведению мостов (М. Вебер со стороны социологии, Й. Шумпетер со стороны экономической теории), элементы параллельности в движении двух дисциплин усиливаются. Тенденция к специализации, методологическому и профессиональному размежеванию оказывается сильнее всех попыток синтеза.

3. Период взаимного игнорирования (30-е - середина 60-х годовXXв.). Наблюдается этап зрелости экономической теории с разделением ее основных отраслей (макро- и микроэкономика) и теоретических направлений (либерального и кейнсианского, бихевиористского и институционального). В это же время развертывается неоклассический этап в развитии экономической социологии и ее оформление как профессиональной отрасли с особым концептуальным и методическим аппаратом (теоретическая ветвь представлена Т. Парсонсом и другими функционалистами, эмпирическая - индустриальной социологией). Ни экономисты, ни социологи по большому счету не интересуются тем, что происходит в “соседнем лагере” и редко вторгаются в чужие области 15 118 .

4. Период “экономического империализма” (середина 60-х - 80-е годы). Экономическая теория переживает кризис, связанный с частичным пересмотром предпосылок (теории рационального выбора, новая институциональная теория). Одновременно осуществляются попытки широкой экспансии в смежные области социальных наук (Г. Беккер, Дж. Бьюкенен, К. Эрроу и др.). Между тем экономическая социология вступает в период профессиональной зрелости. На почве противостояния функционалистской гран-теории и взаимного отталкивания происходит развитие “нескольких социологии” - неомарксистской, неовеберианской, феноменологической. Появляются “новая экономическая социология” (М. Грановеттер) и “социо-экономика” (А. Этциони) как ответная реакция на сначала беспорядочное, а затем все более организованное наступление экономистов.

5. Этап “социологического империализма” (90-е годы). Происходит определенная фрагментация и переоформление экономической теории. Одновременно организуется массированный удар со стороны экономической социологии, покушающейся на реинтерпретацию экономических концепций и категорий во все возрастающем количестве исследовательских областей.

Конечно, в приведенной картине (как и во всякой общей схеме) немало огрублений и небесспорных вещей. При более детальном рассмотрении нетрудно выявить массу хронологических перехлестов. В каждый период возникают боковые ветви, усложняющие общую картину (например, молодая немецкая историческая школа, первые американские институционалисты и т.д.). Присвоенные нами названия не исчерпывают содержания каждого этапа.

Многие суждения требуют конкретного обоснования. Тем не менее, не претендуя на абсолютную точность, предложенная схема все же в состоянии, на наш взгляд, отразить определенные тенденции в развитии как экономической теории, так и экономической социологии, а также стимулировать наше понимание их взаимоотношений в тот или иной период (см. таблицу 1).

А как складывались взаимоотношения между экономистами и социологами? По свидетельству Р. Сведберга, они всегда были очень непросты 16 119 . Взаимное игнорирование, доходящее до неприязни, а в лучшем случае полемическая борьба с претензиями на приоритетную роль фактически никогда не прекращались. Есть здесь причины методологического свойства, вызванные прямыми предметными пересечениями. Но дело, конечно, не только в этом. Ведется борьба за “место под солнцем” - за престиж в сообществе, за то, чтобы считаться “главной” объясняющей и предсказывающей наукой, а в итоге, не в последнюю очередь, за объемы финансирования и количество мест в университетах.

Социологи не раз сами развязывали споры с экономистами (О. Конт в середине XIXв., А. Смолл - на рубеже веков, Т. Парсонс - в середине двадцатого столетия). Однако нужно сказать, что в подобных спорах, с точки зрения научного сообщества, социология, как правило, проигрывала экономической теории. И не только потому, что как самостоятельная дисциплина социология более молода. Основная причина, нам кажется, коренится в устойчивом воспроизводстве позитивистских стандартов того, что можно и нужно считать “наукой”. С точки зрения требований оценочной нейтральности и строгости эмпирической верификации суждений, использования сложных математических и статистических моделей, экономическая теория, бесспорно, имела и имеет больше шансов на то, чтобы представлять себя в роли “истинной науки”.

Сыграли свою роль, вдобавок, и политико-идеологические факторы. Считается, что среди социологов слишком много людей “левых” убеждений. И действительно, неомарксизм разного толка сохраняет в социологии достаточно прочные позиции. Отношение же к “левым” сдержанное даже на европейском континенте, а в университетах Соединенных Штатов их попросту третировали. Так что чисто научными дебатами дело не ограничивается. И сегодня призывы к единению лучших экономических и социологических сил пока во многом остаются благими пожеланиями.

Заключение. Научное сообщество экономистов, несмотря на проявившиеся тенденции к фрагментации экономической теории, продолжает оставаться более мощной и сплоченной корпорацией по сравнению с социологами. Наблюдаемое же интенсивное развитие экономико-социологических исследований во многом выступает как критическая реакция на предложенные экономистами схемы. Социологические подходы значительно расширяют и обогащают наше видение хозяйственных процессов. Однако это происходит ценою частичной потери точности и определенности. И сами модели поведения “социологического человека” в хозяйственной жизни формулируются пока весьма нечетко.

Ю. Козак, А. Гримадюк

Одесский национальный экономический университет

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ АНАЛИЗА

ТВОРЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ В

ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СОЦИОЛОГИИ

Актуальность проблематики

Актуальность данной проблематики определяется прежде всего теми

сдвигами в содержании труда, которые привели к появлению на

исторической арене «нового среднего класса», занимающего промежуточное

положение между рабочими и работодателями и получившего название «креативный класс». По мнению его «первооткрывателя» Ричарда Флориды (получившего прозвище «Маркс без бороды»), с образованием «креативного класса», объединяющего в США более 30% рабочей силы, «связаны глубокие и значительные перемены в наших привычках и методах работы, ценностях и стремлениях, а также в самой структуре нашей повседневной жизни» (19, с.12). Как показывает масштабное исследование, проведенное Р.Флоридой совместно с И. Тинагли, аналогичные процессы происходят и в Европе. По общему числу людей, занятых в креативных индустриях, второе место в мире после США занимает Россия (24, р.17-21).

Однако работы Р.Флориды – не панегирик «креативному классу». Флорида критикует «креативный класс» за инфантилизм, безответственность и невыполнение своих лидерских обязательств. Хотя это и режет слух, но автор призывает его к выработке классового сознания. Главный пафос его работ:: «креативный класс» набрался сил и теперь должен самоидентифицироваться и взять ответственность в свои руки (23, р.9).

Особенно актуальна сегодня эта проблема для России, где «креативный класс» вынужден с ходу включиться в политическую борьбу и образовать ядро оппозиции режиму, не выработав еще своего политического самосознания, не понимая, что ему собственно нужно и что он будет делать Ю. Козак, А. Гримадюк после ухода Путина. Отсюда – в основном негативный характер его политических требований, которые сводятся по сути к «Путин, уходи» и полная неспособность выдвинуть не только какую-либо позитивную программу, но и хотя бы приемлемый план действий. Это стало одной из причин поражения первых массовых выступлений оппозиции. Неудача этих выступлений наглядно подтверждает, что заявленная когда-то Г.Лукачем тема «истории и классового сознания», давно переставшая быть актуальной для рабочего класса, становится сегодня как никакая другая актуальной для «креативного класса».

Эти трудности не случайны. Эпистемологически они в определенной степени связаны с экономической и социологической неразработанностью не только теории «креативного класса», но и проблем творческой деятельности в современной экономике, что мешает «креативному классу»

осознать свое место в обществе и свою роль в процессах его развития.

Значение этих крайне сложных вопросов определяет особую актуальность поиска методологических основ анализа творческой деятельности, осуществляемого в рамках экономической социологии.

Постановка проблемы и цель рассуждений В литературе значительный резонанс помимо работ Р.Флориды вызвали также работы Чарльза Лэндри «Творческий город» и Хокинса «Креативная экономика». Что же касается более категориальной разработки этих вопросов, то здесь в настоящее время лидирует постмарксисткое направление. Оно рассматривает творческую деятельность как процесс непосредственной, неотчужденной кооперации, диалога, со-творчества субъектов деятельности. Постмарксизм исходит из того, что для включения в такие субъект-субъектные отношения нужны личностные способности к «опредмечиванию и распредмечиванию» результатов творчества и открытый, не ограниченный частной собственностью доступ к культурным ценностям (6; 4; 3; 7; 13; 12; 1, с. 27-29). К постмарксизму примыкает и так называемый «постиндустриальный социализм» (5).

В то же время подход с точки зрения альтернативных возможностей индивидуального выбора, господствующий в экономической теории, к решению этих теоретических вопросов фактически не применяется. Это мешает налаживанию междисциплинарных связей экономической социологии и экономической теории.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ АНАЛИЗА ТВОРЧЕСКОЙ… 295

Целью статьи является попытка рассмотреть проблемы творческой деятельности с позиций альтернативных возможностей индивидуального выбора и тем самым перекинуть мостик между экономической теорией и экономической социологией.

При этом мы исходим из того, что экономическая социология не может себе позволить пройти мимо проблем «креативного класса» так же, как это фактически сделала экономическя теория (за исключением, пожалуй, «новой теории роста» П.Ромера). Экономическую теорию не интересует, откуда берутся альтернативные возможности. Вынося этот вопрос за рамки своего предмета, современная экономическая теория тем самым фактически передает его в ведение экономической социологии, которая силу самой природы своего предмета призвана рассматривать не только использование альтернативных возможностей, но и их создание.

Экономическая и творческая деятельности

Такое разграничение предмета анализа небезосновательно. Оно исходит из действительного различия экономической и творческой деятельности.

Экономическая деятельность включает две стадии: 1) выбор определенного варианта деятельности из известных альтернатив; 2) осуществление этого варианта, опредмечивание деятельности в ее результате, то есть труд. Как известно, Маркс делал упор на труд, на опредмечивание деятельности, то есть акцентировал внимание на второй стадии экономической деятельности. Современная экономическая теория, напротив, делает акцент на первой стадии экономической деятельности, на проблеме выбора.

Однако этого перенесения акцента с труда на выбор явно недостаточно для адекватного анализа современной экономики. Дело в том, что при этом экономическая теория фактически исключает из своего предмета творческую деятельность, способную создавать новые альтернативные варианты выбора. В результате все внимание односторонне фиксируется на анализе выбора, а не на том создании для него новых возможностей, которое образует исходный пункт сложной деятельности, характерной для современной экономики. Для того, чтобы категориально выразить особенности современной развитой экономики, надо перенести акцент не с трудового действия на выбор, а с выбора – на создание для него новых вариантов и, следовательно, с экономической деятельности – на творческую.

Ю. Козак, А. Гримадюк В экономической деятельности классического индивидуального производителя («простого товаропроизводителя») предпринимательский выбор и трудовое воздействие на предмет труда соединены в одном лице, но сама эта деятельность обычно фактически отделена от творчества, создающего новые альтернативные варианты действий. Вследствие такого общественного разделения деятельности отделенные от творчества действия носят рутинный характер. Развитие мелкотоварного производства происходит медленно. Не удивительно поэтому, что оно оказалось неспособно противостоять капиталистическому производству, предполагающему предпринимательство, отделенное от непосредственного труда.

Капиталистическое предпринимательство означает относительное обособление выбора от труда. Предприниматель концентрирует внимание на функции экономического выбора, рабочий – преимущественно на непосредственном действии, выступающем как труд. В классическом капиталистическом производстве выбор и труд оказываются разделены.

Выбор становится прерогативой предпринимателя, а труд закрепляется за наемным рабочим.

Это новое, специфически капиталистическое общественное разделение деятельности на обособившиеся и противостоящие друг другу трудовое действие и предпринимательский выбор получило своеобразное выражение в экономическом мысли. С одной стороны, основанная на трудовой теории стоимости марксистская политическая экономия акцентируют внимание на труде как действии, направленном непосредственно на материальный предмет. При этом субъективный экономический выбор отодвигается на задний план. С другой стороны, возникли австрийская и неоклассическая школы, акцентирующие внимание на проблеме экономического выбора и рассматривающие трудовое действие лишь как один из производственных ресурсов или факторов производства.

Современная экономическая теория помещает между материальным миром и миром «праксеологической реальности» особую предметность – альтернативные возможности человеческой деятельности.

«Праксеологическая реальность – не физический мир, – подчеркивает Л. Мизес, – а сознательная реакция человека на данное состояние этого мира. Экономическая теория – это не наука о предметах и осязаемых материальных объектах; это наука о людях, их намерениях и действиях. Блага, товары, богатство и все остальные понятия поведения не являются элементами природы; они элементы человеческих намерений и поведения. Тому, кто хочет заняться их изучением, не нужно смотреть на внешний мир; он должен искать их в намерениях действующих людей (14, с.89).

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ АНАЛИЗА ТВОРЧЕСКОЙ… 297

В отличие от радикального активизма Фихте праксеология Мизеса не стремится отрицать объективное существования материального мира; она вообще методологически индифферентна по отношению к объективности его существования. Ее интересуют совсем другие, идеальные объекты человеческой деятельности – альтернативные возможности, из которых делает свой выбор экономический субъект, а не материальность тех вещей, с которыми связаны эти альтернативные возможности. Вследствие этого своего интереса не к материальным, а прежде всего к идеальным объектам человеческой деятельности или феноменам деятельности (по аналогии с гуссерлевским пониманием феномена как интенционального объекта) австрийская праксеология в отличие от марксистского деятельностного подхода выступает как своего рода феноменология человеческой деятельности.

Вряд ли является случайным то, что параллельно с проникновением в экономическую теорию «австрийского» по своему происхождению понятия альтернативных издержек, рассматриваемых как издержки утрачиваемых альтернативных возможностей, в современное мышление вошло разработанное Э. Гуссерлем понятие интенциональных объектов.

Феноменологическая редукция Э. Гуссерля, как и методологическое сомнение Декарта, исходит из несомненности факта сознания. Но, если несомненно сознание, то несомненно, следовательно, и то, на что оно направлено. Ведь нельзя разрывать акт сознания пополам. Не бывает интенциональности, направленности без того, на что она направлена.

Значит, в сознании трансцендентального субъекта существуют не только акты мышления, но и те объекты, на которые направлены эти акты.

Гуссерля интересовало в основном познание, а не практическая деятельность, хотя в принципе интенциональные объекты могут рассматриваться как объекты не только познания, но и практической, в частности, экономической деятельности. Однако Гуссерль не акцентировал внимание на деятельности, как Фихте. Поэтому у него интенциональные объекты выступают как образы материальных вещей, на которые направлено сознание познающего, а не активно действующего субъекта.

Вследствие такого фактически предполагаемого бездействия познающего субъекта теряет всякий смысл рассмотрение альтернативных возможностей действий в качестве особого класса интенциональных объектов, являющихся объектами уже не созерцания, а выбора. Если же предположить субъекта не созерцающим, а действующим, то возникает совершенно новая категория интенциональных объектов – интенциональные объекты выбора, в качестве которых выступают альтернативные возможности действий. Выделение Ю. Козак, А. Гримадюк этого особого, «деятельностного» класса интенциональных объектов способно открыть новые перспективы и существенно расширить границы применения деятельностного подхода в экономической социологии.

Если в соответствии с подходом современной экономической теории рассматривать экономическую деятельность прежде всего как индивидуальный выбор, то интенциональными объектами такого выбора как раз и являются альтернативные возможности. Они образуют ту самую феноменологическую предметность, ту «праксеологическую реальность», с изучения которой и начинает современная экономическая теория. Такое феноменологическое понимание предметности фактически присуще современной экономической теории в ее и неоавстрийском, и неоклассическом, и неоинституциональных вариантах.

Возьмем, например, неоинституциональную теорию прав собственности.

Вообще говоря, права собственности, то есть права индивидов использовать ресурсы (21, с. 47) – это исторически определенная общественная форма возможностей выбора индивидом своих действий.

Рыночная трансакция, то есть обмен правами собственности – это специфическая общественная форма обмена этими возможностями.

Собственность рассматривается в неоинституциональной теории в духе англосаксонского права – как пучок, набор правомочий. В свою очередь каждое правомочие представляет собой определенный набор возможностей, открывающихся перед его владельцем. Следовательно, обмен правами собственности, правомочиями – это есть в конечном счете обмен возможностями. Р.Коуз подчеркивает, что «на рынке торгуют не материальными предметами, как часто предполагают экономисты, а правами осуществлять определенные действия» (8, с. 348). Каждое правомочие расширяет возможности субъекта, его выбор. Так, А.Алчиан определяет систему прав собственности как «совокупность методов предоставления конкретным индивидам «полномочий» выбирать любой способ использования конкретных благ из класса незапрещенных способов использования этих благ» (22, р.130)1.

Это, впрочем, прекрасно понимал и сам основоположник деятельностного подхода. Фихте характеризует «право собственности как право, исключающее действия, а не вещи. Это происходит так. Пока все живут смирно друг возле друга, между ними не возникает споров. Только впервые тогда, когда они начинают проявлять себя в деятельности, они сталкиваются друг с другом. Свободная деятельность – источник борьбы сил. Она, следовательно, и является тем предметом, о котором должны договариваться спорящие;

эта деятельность, а не вещи, составляет предмет договора. Собственность на предмет свободной деятельности вытекает и выводится из исключительного права на свободную деятельность. Я не буду утомлять себя, придумывая средства для идеального владения этим деревом, если никто из тех, кто приближается к нему, его не трогает и если только

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ АНАЛИЗА ТВОРЧЕСКОЙ… 299

Соответственно и товарный обмен рассматривается в неоинституциональной теории не как обмен материальными предметами, а как обмен правами собственности, то есть, иначе говоря, как обмен возможностями действовать определенным образом в отношении этих предметов. Такой обмен возможностями и образует содержание рыночных трансакций, а издержки этого обмена правами собственности образуют трансакционные издержки.

Существует однако не только обмен возможностями, но и творческое создание принципиально новых возможностей. Эти творчески созданные возможности значительно усложняют определение прав собственности.

«Например, внедрение новых технических средств, как-то автомобиль, копировальные машины, компьютеры, видеопленки, зачастую порождает неопределенность в отношении прав собственности, в результате чего права, имеющие ценность, остаются в общественном «секторе собственности» (21, с.53).

Определяющим для способа обмена является его интенциональный объект, то есть то, какие именно альтернативные возможности обмениваются. В этом смысле объект обмена определяет способ обмена.

Личностным, творчески созданным возможностям адекватен свободный межличностный обмен. Рыночные же трансакции адекватны общественным возможностям, но не всем, а лишь тем общественным возможностям, которые имеют исключительное, конкурентное использование.

Использование их одним субъектом исключает их использование другим.

«Обеспечение прав собственности предусматривает исключение других лиц из числа пользователей ограниченных ресурсов» (21, с. 49). Однако в специфически исторической форме прав собственности выступает лишь часть общественных возможностей в то время, как другая часть открыта для всеобщего использования2.

Неоинституциональная теория прав собственности рассматривает обмен товарами как обмен правами собственности, то есть как рыночную мне одному полагается снимать с него плоды, когда я захочу. … Таким образом, на основе договора всех со всеми распределяется сфера свободной деятельности между отдельными индивидами, и из этого деления возникает собственность» (18. с. 260).

«Коль скоро мы имеем дело с информацией, «продуктами» духовного производства, покинув мир материального, конечного богатства, мы вступаем в сферу общественной собственности. Поскольку в области духовного производства и информации нет конечности, значит, нет места и частной собственности. … В постиндустриальном (информационном) обществе обладание частной собственностью и ее размеры зависят прежде всего от того, как и насколько человек включен в сферу общественной собственности: чем больше он приобщен к знаниям и информации, тем выше его материальное благосостояние» (9, с. 192-193).

Ю. Козак, А. Гримадюк трансакцию. Трансакция – это обмен не вещами, а альтернативными возможностями, то есть интенциональными, а не материальными объектами. Здесь неоинституционализм солидарна с неоклассикой, заменяющей вслед за австрийской школой классический анализ объективной стоимости анализом альтернативных издержек. Все эти течения современной экономической мысли основаны по сути на анализе альтернативных возможностей, являющихся объектами экономического выбора.

Такому рассмотрению экономической деятельности адекватно понимание деятельности как выбора. Вообще же деятельность не сводится к выбору. Экономическую деятельность правомерно рассматривать как выбор из определенного набора заданных субъекту извне альтернативных вариантов действий. Экономический субъект не создает сам альтернативные возможности своих действий. Он получает их извне, от общества в готовом виде. Поэтому ему остается лишь выбирать из предлагаемых ему обществом альтернативных вариантов.

В отличие от экономической деятельности творчество не сводится к выбору, оно означает относительно самостоятельное создание самим субъектом новых альтернативных возможностей для своих действий.

Степень этой самостоятельности и определяет меру творческого содержания деятельности. Именно эта относительная самостоятельность в создании новых возможностей и возвышает творчество над экономической деятельностью, использующей лишь те возможности, которые предлагает общество.

Вообще говоря, осознание человеком альтернативных возможностей своих действий может происходить двумя путями. С одной стороны, человек может узнать об их существовании от других людей, от общества, Например, в ходе его воспитания, обучения или по любым другим каналам движения и распространения знаний между людьми таким как рыночные цены, средства массовой информации и коммуникации, реклама, литература и т.д. В этом случае осознание индивидом объективно существующей возможности опосредуется обществом. В этом смысле данная альтернативная возможность выступает для индивида как общественная возможность, предоставляемая ему обществом.

Но, с другой стороны, субъект может не только получать в готовом виде знание возможностей от других людей, но и сам создавать новые возможности, причем, возможности, являющиеся новыми не только для него, но и для других людей, для общества в целом. Конечно, без общества и вне общества, без того объективного знания, которое К.Поппер называет

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ АНАЛИЗА ТВОРЧЕСКОЙ… 301

«третьим миром», Маркс – «всеобщим трудом», и которое у Платона выступает как мир идей – создание новых личностных возможностей крайне затруднено. Изолированному от объективного знания творческому субъекту пришлось бы на каждом шагу изобретать велосипед и не только велосипед, но даже колесо, которого он не найдет в готовом виде в первичной, естественной природе и может взять только у общества (10, с.124). В этом смысле любой индивидуальный творческий субъект – это лишь «карлик, стоящий на плечах великана».

Экономическая теория и экономическая социология.Альтернативные выборы

Предмет экономической социологии продолжается там, где останавливается экономическая теория. Экономическую теорию вообще не интересует происхождение тех альтернативных возможностей, из которых экономический субъект делает свой индивидуальный выбор. Это не ее предмет. Но это часть предмета экономической социологии, которая не может себе позволить подобно экономической теории ограничиться анализом выбора из имеющихся альтернатив, но должна исследовать также, откуда берутся эти альтернативные варианты действий. В этом смысле ее предмет шире, чем у экономической теории.

Творческая деятельность предполагает не только выбор, но и создание для него новых альтернативных возможностей. Если экономическую деятельность можно свести только к первому элементу, то творчество обязательно предполагает второй. Оба эти элемента связаны с новыми альтернативными возможностями: один – с их созданием, другой – с использованием. Поэтому категория альтернативных возможностей нужна для описания не только чисто экономической деятельности как выбора, но и для анализа элементов творчества, «растворенных» в практической деятельности.

Рассмотрение объективной основы индивидуальных действий требует сказать несколько слов о концепции объективного знания К.Поппера (15, с.150-154). В свое время его теория «трех миров» вызвала некоторое удивление. Ведь Поппер известен как непримиримый обличитель «врагов открытого общества» Платона и Гегеля. Между тем в своей теории «трех миров» он рассматривает объективное знание чуть ли не по аналогии с Марксовым понятием «всеобщего труда», означающим, как известно, Ю. Козак, А. Гримадюк «всякий научный труд, всякое открытие, всякое изобретение» и предполагающим не только внутривременную, общественную связь между людьми, но и межвременную, всеобщую связь (11, с.116)3.

Мир «всеобщего труда», частью которого является такое объективное знание, образует наиболее глубинную, всеобщую основу возможностей выбора людьми своих индивидуальных действий. Различие между этой всеобщей основой индивидуальных действий и общественными отношениями лучше всего пояснить на примере Робинзона. Дело в том, что действия Робинзона выпадают из общественной связи, но отнюдь не выпадает из всеобщей исторической связи. Именно поэтому осмеянная марксизмом робинзонада как нельзя лучше подходит для того, чтобы отделить всеобщую основу индивидуальных действий от общественных отношений. Даже на необитаемом острове действия Робинзона не изолированы от всей предыдущей истории человечества. Для своих действий он располагает тем минимумом знаний, навыков и опыта, которые он приобрел раньше. Оказавшись на необитаемом острове, он тем не менее по-прежнему продолжает использовать эту всеобщую основу своих действий. Историческая ступень развития этой всеобщей основы и определяет в конечном счете ту сумму субъективных знаний, которой располагает Робинзон. Если бы это происходило не в ХVII веке н.э, а в ХVII в. до н.э., то такой античный Робинзон вряд ли смог бы использовать ружье и порох даже, если бы они каким-то чудом оказались у него в руках.

Таким образом, даже оказавшись на необитаемом острове, Робинзон не выпадает из истории. Изоляция от общества не означает изоляции от всей предыдущей человеческой истории.

Но теперь он не может купить себе порох после того, как закончится его запас. Зато, с другой стороны, перед ним не стоит необходимость производить какой-то товар для обмена на этот дополнительный порох в соответствии с общественно необходимыми затратами труда. Выпадая из общества, он тем самым выпадает из мира общественных отношений и оказывается лицом к лицу с первичной, естественной природой и естественной необходимостью. Общественные отношения перестают опосредовать связь между всеобщей основой и его индивидуальными действиями.

Маркс пишет: «Следует различать всеобщий труд и совместный труд.

Тот и другой играют в процессе производства свою роль, каждый из них переходит в другой, но между ними существует также различие. Всеобщим трудом является всякий научный труд, всякое открытие, всякое изобретение. Он обусловливается частью кооперацией современников, частью использованием труда предшественников. Совместный труд предполагает непосредственную кооперацию индивидуумов» (11, с.116). О творчестве как «всеобщем труде» см. также: 2, с. 275; 20, с. 235-280.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ АНАЛИЗА ТВОРЧЕСКОЙ… 303

Он может не добавлять ничего существенно нового, имеющего всеобщее значение к тем знаниям, которыми он уже располагает. Скорее он просто адаптирует уже имеющуюся всеобщую основу для своих действий:

он по-прежнему использует ружье и порох, а не изобретает винтовку или автомат. Он не обязательно расширяет всеобщую основу за счет создания новых личностных возможностей своих действий. Но если Робинзон всетаки изобретет винтовку вместо ружья, то после возвращения в общество его изобретение может получить всеобщее признание. Даже если он сам никогда не вернется в общество, его изобретение все равно может получить всеобщее признание тогда, когда люди рано или поздно обнаружат созданную им винтовку.

Так или иначе его творчество не выпадает из всеобщей связи между людьми, не отрывается от всеобщей основы, поскольку в любом случае оно опирается на уже существующее и субъективно усвоенное им объективное знание. Но, неизбежно оставаясь в сфере всеобщей связи между людьми, Робинзон вместе с тем выпадает из системы общественных отношений, из системы поддерживаемой определенным образом общественной связи между людьми. Однако, выпадая из сферы общественных отношений, его индивидуальные действия все же продолжают опираться на свою всеобщую основу.

Таким образом, личностные и общественно-опосредованные возможности индивидуального выбора человеком своих действий выступают как две противоположные формы использования одной и той же всеобщей основы индивидуальных действий. Косвенно всеобщие возможности открыты для всех людей, но непосредственно люди могут использовать их в двух противоположных формах: воспринимая их либо как готовые варианты своих действий, либо как своего рода «материал» для творческого создания новых альтернативных возможностей своих действий.

Например, технология мобильной связи является непременной составной частью всеобщей основы индивидуальных действий современного человека. Большинство людей реализуют эту всеобщую основу в качестве тех предоставляемых современным обществом возможностей мобильной связи, которые они используют в своих повседневных действиях. Набор этих альтернативных возможностей довольно обширен, если учесть, что потребитель может выбирать ту или иную компанию, тот или иной телефон, тот или иной «пакет», то или иное время, ту или иную продолжительность разговора, может набирать тот или иной известный ему номер, а при желании может вообще отказаться от использования услуг мобильной связи. Все эти альтернативные возможности являются Ю. Козак, А. Гримадюк общественными постольку, поскольку они предоставляются современным обществом в «готовом» виде. Только в том случае, если человек использует существующую технологию мобильной связи в качестве отправного пункта ее совершенствования, эта технология как элемент достигшей современного уровня всеобщей основы индивидуальных действий становится «материалом» для творческого создания новых личностных возможностей.

Всеобщая основа индивидуальных действий опосредуют естественные, предоставляемые человеку первичной природой возможности. Например, сама по себе первичная, естественная природа не дает человеку возможности мобильной связи на таких расстояниях. В свою очередь, как мы видим, эта всеобщая основа может использоваться в двух альтернативных вариантах, выступая либо как общественные возможности, либо как непосредственная основа создания личностных возможностей.

Выше отмечалось, что разделение труда и выбора в капиталистическом производстве антитетично по отношению к их непосредственному соединению в экономической деятельности индивидуального производителя.

Вместе с тем капиталистическое предпринимательство открывает определенные возможности для усиления воздействия на материальное производство со стороны тех сфер духовного производства, которые прежде были практически полностью отделены от него. Тем самым создаются условия для беспрецедентного технологического и экономического развития.

В конечном счете это развитие достигает такой ступени, на которой выбор и действие, предпринимательство и труд дополняются творческим созданием новых альтернативных вариантов действий непосредственно на уровне корпорации, выступающей в этом случае как научнопроизводственный комплекс. Более того, под действием корпоративного соединения эти элементы начинают соединяться и на индивидуальном уровне. Индивидуальное действие, выступающее в производстве как труд, вновь начинает соединяться с выбором, но теперь к нему присоединяются элементы творчества. Тем самым в исторической тенденции начинается отрицание классического капиталистического разделения экономической деятельности на трудовое действие и предпринимательский выбор.

Начинается частичный возврат к их соединению, но это соединение теперь начинает обогащаться еще и элементами творчества, практически чуждыми прежнему индивидуальному производителю.

Современная инновационная экономика в этом смысле выступает как начинающееся отрицание капиталистического разделения выбора и действия. Но это означает не возврат к простому товарному производству, а

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ АНАЛИЗА ТВОРЧЕСКОЙ… 305

скорее своеобразный исторический синтез простого и капиталистического товарного хозяйства в современной инновационной экономике. Этот исторический синтез берет от простого товарного производства начинающееся на индивидуальном уровне воссоединение действия и выбора, а от капитализма – добавление к этим этапам деятельности тех элементов творчества, которые прежде были практически отделены от материального производства и концентрировались в сфере духовного производства, отделенного от материального.

Капиталистическое разложение экономической деятельности на выбор и действие, обособленные и противостоящие друг другу в форме классового противоречия, оказывается лишь историческим условием последующего усложнения деятельности, предпосылкой добавления к этим двум элементам экономической деятельности творческого элемента.

В оценке степени развития этой тенденции однако не должно быть никакого «забегания вперед». Творческая деятельность предполагает прежде всего творческое создание новых личностных возможностей.

Между тем современные люди, работающие в системе общественного разделения деятельности специализируются либо на более или менее творческой подготовке новых возможностей, предназначенных заведомо для других людей, либо на практическом использовании этих возможностей, выступающих для них как уже готовые общественные возможности. Ни у тех, ни у других нет еще целостной творческой деятельности. Вместо чистого, совершенного, целостного творчества мы чаще наблюдаем лишь элементы творчества, предполагающие его разорванность, фрагментарность, а также его включенность в содержание труда, который в отличие от чистого творчества подчинен экономической необходимости. Поэтому такое распадающееся на отдельные элементы и включенное в содержание труда творчество в значительной степени подчиняется общественно-экономической необходимости. Чтобы получить общественное признание, новые возможности принимают форму общественных, опосредованных обществом возможностей и в этой неадекватной их собственной природе форме втягиваются в рыночный механизм общественного признания. Примером такой неадекватности формы и содержания может служить интеллектуальная собственность, предполагающая возможность полной или частичной продажи этих прав собственности и выступающая как противоречие в определении.

Рыночный, абстрактно-обезличивающий механизм общественного признания соответствует природе обычных опосредованных обществом возможностей, характерных для экономической деятельности. В то же Ю. Козак, А. Гримадюк время внутренней природе творческих результатов он отнюдь не соответствует, и даже, наоборот, прямо противоположен ей. Формой проявления этого внутреннего конфликта становится, например монополистическая конкуренция, связанная с продуктовыми инновациями.

Возникает конфликт монополистической и конкурентной сторон монополистической конкуренции. Противоположность этих сторон обнаруживается в том, что инновационные возможности и конкуренция оказывают прямо противоположное воздействие на положение экономической системы относительно ее общего равновесия. Если инновации, как показал Й.Шумпетер, отталкивают систему от положения общего экономического равновесия, то конкуренция, напротив, стремится приблизить систему к этому состоянию.

Это конфликт двух противоположных начал особенно характерен для современной экономики. По мере все нарастающего воздействия науки элементы творчества постепенно начинают все больше проникать даже в самые сокровенные «недра» современного производства. Возрастает сложность труда, увеличивается значение человеческого капитала, усиливаются творческие элементы в самом содержании труда и вообще любой экономической деятельности, включая предпринимательство. Такая деятельность требует уже не только обезличенного, но и отчасти – личностного признания.

При этом элементы личностного признания не ограничиваются внутрифирменными отношениями. Они выходят за пределы предприятий и проникают на рынок, причем, не только на рынок труда, но и на рынок продуктов. Творческий потенциал фирмы конечном счете вливается в ее интеллектуальный капитал, включающий не только человеческий капитал, но и так называемый структурный капитал: патенты, лицензии, фирменные знаки и торговые марки, то есть все то, что придает продукту фирмы индивидуализированный характер и отличает его от продуктов других фирм. Благодаря такой дифференциации продукции рынок данной фирмы тоже «индивидуализируется». Он относительно обосабливается от рынков других фирм и от отраслевого рынка в целом. Тем самым дифференциация продукции усиливает монополистический характер конкуренции.

Благодаря относительной обособленности своего микрорынка монополистический конкурент в отличие от совершенного конкурента получает некоторую власть над ценой. Эту власть фирма использует для того, чтобы поддерживать цену своей продукции на уровне, превышающем средние издержки, и получать тем самым экономическую прибыль. Такой разрыв между ценой и издержками монополистического конкурента

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ АНАЛИЗА ТВОРЧЕСКОЙ… 307

означает, что его издержки признаются обществом уже не просто как часть абстрактно-обезличенных затрат, не растворяются в их «серой массе», а по крайней мере отчасти «индивидуализируются». Прибыль такого монополистического конкурента выступает как количественная мера элементов «индивидуализированного» признания экономической деятельности фирмы. Таким образом, творчество порождает элементы имманентного ему личностного признания в сфере экономической деятельности современных фирм4.

Но это только одна сторона развития элементов индивидуализированного признания. С другой стороны, все более индивидуализированный характер может приобретать не только объект, но и сам субъект общественного признания. Индивидуализация субъекта означает, что конкретный субъект общественного признания известен еще до того, как начался труд, направленный на удовлетворение его потребностей. В чистом виде это характерно для сфер, работающих по индивидуальным заказам, прежде всего – для сферы услуг. Но дело не только в увеличении роли сферы услуг в современной экономике, и не только во все большем распространении практики индивидуальных заказов на материальное производство, но и в глубоком изменении самого способа экономической связи производства и потребления по сравнению с классическим обезличенным производством на неизвестный рынок (16, с.307; 17, с.9; 25, р.7).

Мы видим, таким образом, что тенденция к индивидуализации пронизывает практически все стороны экономической жизни современного общества. Во всех важнейших сферах экономической деятельности, так или иначе соприкасающихся с творчеством, элементы борьбы за личностное признания неизбежно пробивают себе дорогу. Однако это только элементы того особого способа признания, который имманентен самой природе творческой деятельности.

Истоки этих тенденций современного развития кроются в самой структуре современного индивидуального выбора, в противоречивом составе тех альтернативных возможностей, на которых этот выбор базируется, в тенденции к изменению этого состава – к усилению значения личностных возможностей за счет относительного уменьшения роли опосредованных обществом возможностей. Конечно, в любом случае исходная, базовая масса возможностей всегда берется у общества в готовом А. Горц подчеркивает постоянное стремление современных фирм придать своим товарам «несравнимую, неизмеримую, уникальную ценность художественных произведений, не имеющих эквивалента и потому предлагаемых на продажу по завышенным ценам»

Ю. Козак, А. Гримадюк виде. Весь вопрос в том, в какой мере субъект добавляет к этому набору опосредованных обществом возможностей что-то свое, личностное, индивидуальное, или индивидуальным является только сам выбор из этих опосредованно общественных возможностей. Если он добавляет созданные им самим новые возможности, ранее неизвестные обществу и в то же время общественно значимые, то есть имеющие значение для других субъектов в качестве возможных вариантов их выбора, то эти новые возможности выступают как личностные.

Подобно тому, как первобытный человек не стал ждать, пока первичная, естественная природа удовлетворит его потребности, а начал сам создавать нечто предметное для их удовлетворения, так и современный человек, живущий в высокоразвитом обществе, каким бы усредненным, массово-обезличенным он не был, уже не склонен выбирать лишь из того набора опосредованно общественных возможностей, которые ему предлагает общество. Он уже не только ждет милостей от общества, но и во все больших размерах, все более массово начинает сам, своим творчеством создавать для себя новые возможности, так что это постепенно становится нормой жизни высокоразвитого общества, проникая даже в те наиболее сокровенные «недра производства», которые традиционно были вотчиной скучного, отупляющего человека труда.

Элементы творчества становятся общественной нормой уже не только для интеллектуальной элиты, но и для широкого круга рядовых представителей многочисленного «креативного класса».

Выводы

Таким образом, мы приходим к выводу о том, что синтез концепции альтернативного выбора с историческим подходом к анализу творческой деятельности методологически вполне возможен. Отсюда следует вывод о том, что благодаря такому синтезу методологические основы анализа творческой деятельности в экономической социологи приобретают двойственный характер. С одной стороны, такой анализ исходит из альтернативных возможностей индивидуального выбора, что соответствует методологии современной экономической теории. Данная методологическая основа анализа творческой деятельности позволяет наладить междисциплинарную связь экономической социологии с экономической теорией. Другой методологической основой анализа творческой деятельности выступает присущий экономической социологии исторический подход к

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВЫ АНАЛИЗА ТВОРЧЕСКОЙ… 309

исследованию. Такой подход позволяет рассматривать «креативный класс»

в широком историческом контексте начинающегося в высокоразвитых странах процесса преобразования содержания человеческой деятельности в направлении развития в нем элементов творчества. Общий методологический вывод при этом состоит в том, что эти элементы творчества и порожденный ими «креативный класс» надо рассматривать прежде всего с точки зрения исторической динамики современного общества с учетом как современной ступени его эволюции, так и перспектив дальнейшего развертывания процесса творческой трансформации содержания человеческой деятельности.

В перспективе такой динамический подход к анализу творческой деятельности по мере своей разработки способен заложить методологические основы дальнейшего развития теории «креативного класса».

Список использованной литературы

Батищев Г.С. Неисчерпанные возможности и границы применимости категории деятельности. – в кн.: Деятельность: теории, методология, проблемы. – М., 1990. – с. 27.

Библер В.С. От наукоучения – к логике культуры – М.: Политиздат, 1990 – 412 с.

Бузгалин А.В., Колганов А.И. Глобальный капитал. – М.: Логос, 2004 – 437 с.

Бузгалин А.В., Колганов А.И. Пределы капитала: методология и онтология. – М.:

Культурная революция, 2009 – 680 с.; 5. Горц А. Нематериальное: знание, стоимость и капитал. К критике экономики знаний. – М.: ГУ-ВШЭ, 2010 – 208 с.

Иноземцев В.Л. За пределами экономического общества – М.: Наука, 1998.

Колганов А.И. Собственность на знания как тормоз экономического и социального развития. – Альтернативы, 2002 – №1.

Коуз Р.Г. Нобелевская лекция «Институциональная структура производства»

(1991) – Природа фирмы – М., 2001 – с. 342-351.

Красильщиков В.А. Вдогонку за прошедшим веком: Развитие России в ХХ веке с точки зрения мировых модернизаций. – М., 1998 – 264 с.

Лукач Д. к онтологии общественного бытия. Пролегомены. – М.: Наука, 1991 – 412 с.

Маркс К. Капитал, т. 3 – Маркс К., Энгельс Ф., Соч., т.25, ч.1 – 553 с.

Межуев В.М. Философия культуры. – М., 2003.

Межуев В.М. Маркс против марксизма – М, 2007.

Мизес Л. Человеческая деятельность. – М.: Дело, 2001 – 878 с.

Поппер К.Р. Объективное знание. Эволюционный подход.- М., 2002 – с. 153 Тоффлер Э. Третья волна, М.: АСТ, 1998. – 781 с.

Ферн Э., Либерзон В., К. Макгурти и др. Шесть шагов в будущее. Как массовая индивидуализация меняет наш мир. – К.: Спайдер Украина, 2003–147 с.

Ю. Козак, А. Гримадюк Фихте Й.Г. Замкнутое торговое государство. – Фихте Й.Г. Соч. в 2 томах – т. 2 – СПб: Мифрил, 1993 – 798 с.

Флорида Р. Креативный класс. – М., 2005 – 452 с.

Хардт М., Негри А. Множество: война и демократия в эпоху империи – М.:

Культурная революция, 2006 – 559 с.

Эггертссон Т. Экономическое поведение и институты – М., 2001 – 431 с.

Alchian A. Economic Forces at Work. – Indianapolis, 1977 – 384 р.

Florida R. Creative Class War. Washington Monthly, January/Febr 2004 – р.7-18 – р. 9.

Florida R., Tinagli I. Europe in the Creative Age. Pittsburgh: Carnegie Mellon Software Industry Center/London Demos, February 2004 – р. 12-35.

Pine B.J. Mass Customization. – Boston: Harvard Business School Press, 2003 – 147 p.

–  –  –

В статье предлагается подход к анализу творческой деятельности, основанный на сочетании концепции альтернативных возможностей индивидуального выбора с анализом исторических тенденций изменения содержания человеческой деятельности.